Чужая роль

Уайнер Дженнифер

— Я знаю, как ее зовут, — раздраженно бросила Мэгги. Имя матери, слетевшее с уст этой старухи, растравило старую рану. К такому она не была готова. Не хотела ничего слышать о матери, думать о матери, знать правду или ту версию, которую была готова изложить бабка. Смерть матери стала первой из непоправимых жизненных потерь, и именно это было той правдой, которую не способна вынести ни одна дочь.

Но Элла продолжала говорить.

— Нам следовало сказать твоему отцу, что Кэролайн была…

Она

замялась, пытаясь подобрать нужное слово.

— Душевнобольная…

— Врешь! — резко вскрикнула Мэгги. — Я все помню! Она не спятила! Она была вполне нормальная!

— Но далеко не всегда, верно?

Мэгги закрыла глаза, но не смогла отсечь обрывки фраз: маниакально-депрессивный психоз, медикаментозное лечение, шоковая терапия…

— Но если у нее крыша поехала, как ты говоришь, почему же ты позволила ей выйти замуж? Иметь детей?

Элла вздохнула.

— Мы не смогли ей помешать. При всех своих проблемах Кэролайн была взрослой женщиной. И сама принимала решения.

— Вы, наверное, были рады избавиться от нее, — пробормотала Мэгги, впервые озвучивая один из самых неотвязных страхов, преследовавших ее годами, потому что слишком легко было представить, как счастливы были бы отец, Сидел и Роуз избавиться от нее самой, навязать какому-нибудь влюбленному простаку, чтобы отныне она, Мэгги, стала не их, а его проблемой.

Элла потрясенно уставилась на нее.

— Конечно, нет! Я никогда не хотела избавиться от дочери. А когда потеряла…

Она устало прикрыла глаза.

— Ничего хуже я и представить не могла! Потому что потеряла не только ее, но и вас с Роуз. Потеряла все.

И, подняв залитое слезами лицо, взглянула на Мэгги.

— Но теперь ты здесь. И я надеюсь…

Не договорив, она подвинула к Мэгги коробку.

— Они были в Мичигане, на хранении. Я послала за ними. Подумала, что тебе, может, захочется увидеть.

Мэгги открыла коробку, набитую старыми фотоальбомами, открыла верхний, и… вот она. Кэролайн. Подросток в тесном черном свитере, с густо подведенными глазами. Кэролайн в день свадьбы, в приталенном кружевном платье и длинной вуали. Кэролайн на пляже, в голубом купальнике, щурится на солнце. На руках малышка Мэгги. Роуз вцепилась в ногу.

Перед Мэгги мелькали страница за страницей. И с каждой новой мать становилась старше, взрослее. Каково это — знать, что все скоро кончится, что мать никогда не отпразднует тридцать первый день рождения?

Терять легко. Мы в этом мастера…

Бабка продолжала смотреть на нее, и глаза старой женщины были полны надежды.

Нет. Только не это.

Этого она не могла вынести. Не хотела быть ничьей надеждой. Тем более стать заменой чьей-то мертвой дочери. И вообще ничего не хотела. Абсолютно ничего. Только немного денег и билет

на самолет, чтобы выбраться отсюда. Бабушка — только средство для достижения цели. Она, Мэгги, не нуждалась ни в чьем сочувствии и сама, уж это точно, точнее некуда, не желала испытывать жалость к кому бы то ни было.

Мэгги со стуком захлопнула альбом и брезгливо вытерла руки о шорты, словно они успели запачкаться.

— Я иду гулять, — бросила она, протискиваясь мимо стула Эллы. Та не успела ничего сказать — Мэгги побежала в спальню, схватила купальник старухи, полотенце, крем от загара и блокнот и поспешила к двери.

— Мэгги, подожди, — позвала Элла. Но девушка не остановилась. — Пожалуйста!

Мэгги выскочила на улицу.

Прошла через поселок, миновала Крествуд, Фармингтон и Лондейл, все улицы с вычурными, звучавшими как наименования английских деревушек названиями и совершенно одинаковыми домами-близнецами.

— Заставь ее платить, — шептала себе Мэгги.

Все были у нее в долгу: те, кто издевался над ней в школе, те, кто принижал ее, обращался как с невидимкой, словно ее вообще не существовало. Господи Боже, ей почти тридцать, и ни денег, ни работы. Ни своего жилья.

— Заставь ее платить, — повторила Мэгги, подходя к бассейну. В этот час тут почти никого не было, если не считать нескольких стариков — они загорали, читали, играли в карты по маленькой.

Мэгги переоделась в туалете, разложила шезлонг, улеглась на полотенце и принялась подсчитывать. Сколько нужно, чтобы выбраться отсюда? Пятьсот долларов на билет. Квартирная плата. Еще две тысячи залога за первый и последний месяц проживания. Это куда больше, чем ей удалось скопить.

Мэгги тоскливо застонала, вырвала страницу и положила рядом с шезлонгом.

— Эй! — окликнул ее старик в расстегнутой рубашке, обнажавшей густую спутанную поросль седых волос. — Не сорить!

Мэгги резанула его злобным взглядом, сунула бумажный комочек в карман шорт и продолжала писать.

Инъекции для памяти. Сколько это может стоить?

— Мисс! О, мисс! — позвал незнакомый голос.

Мэгги подняла глаза. На этот раз перед ней стояла старуха в кокетливой розовой купальной шапочке.

— Простите, что беспокою. — Говоря это, она шагнула к Мэгги. Обвисшая плоть на руках и ногах подрагивала. — Но если вы не намажетесь кремом, обязательно сгорите.

Мэгги молча помахала флаконом крема, но старуха и не думала отступать. Мэгги вдруг показалось, что и остальные подвигают шезлонги ближе, молчаливо сжимая кольцо, как в фильме «Рассвет мертвых».

— Вижу, вижу, — закивала женщина, — пятнадцать единиц защиты. Это хорошо, конечно, но тридцать — еще лучше, не говоря о сорока пяти, и крем должен быть несмываемым…