Чужая роза
Шрифт:
— А люди?
— Да какие люди, говорю ж, никого. Только Винченцо с женой за имением приглядывают, а ближайшая деревня в нескольких стадиях от дома. Ньор герцог раньше любил в «Томалли» бывать, охота в этих местах уж больно хорошая, да только в последние годы что-то подостыл хозяин к фазанам и оленям, давненько людей не собирал.
— А его лицо… Он всегда ходит в маске?
Я задавала этот вопрос многим слугам, но все они только мялись и ничего не могли ответить. Как будто на них проклятие немоты наложили.
— Что говоришь? Устала? — спросил Никколо, то
Странно, что слуги не говорят о внешности хозяина. Может, привыкли? Или боятся?
Кучер дернул вожжи и снова замолчал, а я смотрела на его толстый, обтянутый зелеными штанами зад, и раздумывала над сказанным. Выходит, раньше герцог в Томалли на охоту ездил. Но ведь для охоты нужны помощники, всякие там доезжачие, егери и прочие. А Абьери взял с собой только меня и двух кучеров — Никколо и Вито. И что мы будем там делать? Вернее, что будет делать герцог?
— Слышь, Алессия, а ты сама откуда? — повернулся ко мне Никколо. Его круглое лицо лоснилось от пота, длинные волосы слиплись сосульками, а маленькие глазки светились любопытством и той особой житейской хитростью, что была присуща большинству деревенских жителей, перебравшихся в город.
Я попыталась прикинуть возраст кучера, но сделать это оказалось непросто. Тридцать пять? Сорок? Или больше? Толстый живот и лоснящиеся бугристые щеки сбивали с толку. Увы, за два года я так и не научилась определять возраст местных жителей. В Ветерии взрослели рано, и дородная матрона, похожая на мать большого семейства, вполне могла оказаться восемнадцатилетней девушкой, а крупный усатый мужчина — вчерашним мальчишкой.
— Издалека, небось? — не дождавшись ответа, уточнил Никколо.
— Сарития.
— Ишь ты, куда от дома забралась! А город какой?
— Калон.
— Из столицы, значит? А родные там остались?
— Нет.
— Что ж ты такая неразговорчивая, обычно ньоры все поговорить горазды, а из тебя каждое слово тянуть приходится, — хмыкнул Никколо. — А ребятенок чей? Муж был или так родила, без брака? — не унимался он.
Я промолчала.
— От полюбовника, значит, — сделал вывод кучер. — Ну, девка-то ты красивая, оно понятно, молодая, опять же.
Он о чем-то задумался, а я невесело усмехнулась. Молодая… Иногда, в минуты отчаяния, казалось, что мне не двадцать шесть, а все сорок, и что в жизни уже не будет ни любви, ни счастья, ни долгожданного возвращения домой. И что все мои усилия, все надежды напрасны. Нет, это бывало не часто, так, временами, когда отчаяние хватало за глотку холодной рукой и жизнь поворачивалась совсем уж темной стороной. Но потом я смотрела на Беттину, и тоска отступала, сменяясь надеждой. Я справлюсь, у меня получится. Ради Бетти…
Вспомнилось вчерашнее прощание, маленькие ручки, обнимающие меня за шею, бледные щечки, похудевшие за время болезни, большие темные глаза, в которых светился недетский ум. И жалобный плач, доносящийся из домика ньоры Арелли. Каждый раз, когда я уходила из него, этот плач переворачивал мне душу. Беттина не хотела меня отпускать, цеплялась
— Ну вот, гляди, сейчас через лес проедем, а там до виллы рукой подать, — вернул меня в настоящее голос кучера.
Карета свернула с широкого тракта на узкую лесную дорогу, Никколо причмокнул, понукая лошадей идти следом, и наша повозка покатила между старыми, высокими соснами.
Я посмотрела по сторонам и подняла глаза к виднеющейся между темных крон полоске неба. Она была яркой, синей, с белыми барашками облаков. И в душе, при виде бескрайней красоты, проснулось что-то давнее, забытое, беззаботное. И остро захотелось вернуться туда, где было спокойно и радостно, где не нужно тяжело работать, чтобы получить свой кусок хлеба, где жизнь воспринималась если не легкой, то хотя бы понятной и привычной.
Лес расступился неожиданно. И так же неожиданно впереди показалась небольшая вилла. Она стояла посреди выложенной каменными плитами площади, окруженная исполинскими дубами, и на стеклах ее окон весело блестели солнечные блики. Справа от особняка белело здание конюшни. Над яркой клумбой в центре двора беззаботно кружили разноцветные бабочки, а в воздухе стоял запах скошенной травы и тонкий аромат растущих чуть в стороне от дома олеандров.
— Вот и приехали, — сказал Никколо и натянул вожжи, останавливая лошадей.
Карета герцога подкатила к самым ступеням и тоже остановилась. Я видела, как из нее выскочил Гумер, следом за ним спрыгнул с подножки Абьери и, быстро взбежав по лестнице, потянул на себя дверь.
— Ты долго сидеть собираешься? — заставил меня оторваться от наблюдения насмешливый голос Никколо. — Иди, ньор герцог ждать не любит.
Я еще раз окинула внимательным взглядом дом, подхватила узелок и спустилась на широкие, нагретые солнцем плиты.
***
Внутри особняка оказалось темно, и после яркого солнца, брызжущего за окнами, в первый момент мне почудилось, что я ослепла. А потом зрение вернулось, и я разглядела небольшой холл, старые фрески на стенах, потрескавшийся мрамор пола, бронзовую люстру с оплывшими свечами — совершенно простую, немагическую. Обычно в домах богатых ветерийцев много всяких приспособлений, будь то кристаллы для подогрева воды или вечные светильники, но вилла «Томалли», похоже, жила глубоким прошлым, в котором не было места магическим и механическим изобретениям.
Я повернула голову, рассматривая остальную обстановку. Резные консоли вдоль стены, потрескавшееся зеркало в позолоченной фигурной раме, огромный темный портрет пожилого мужчины в длинной черной мантии. Я подошла ближе, рассматривая надменное лицо и пытаясь отыскать в нем сходство с Абьери, но не нашла его и перевела взгляд дальше. Большая кадка с пальмой, небольшой плетеный коврик в центре, резной деревянный шкаф. На противоположной от портрета стене висело большое распятие, а под ним стоял бронзовый подсвечник с толстыми витыми свечами. В воздухе едва ощутимо пахло ладаном и воском.