Чужая роза
Шрифт:
— Можешь убирать, — голос Абьери прозвучал глухо, и мне почему-то стало не по себе. И сердце тоскливо защемило, как будто я была неправа.
«Глупости все это. Не нужны мне лишние осложнения, хватит и тех, что есть».
Я молча составила на поднос посуду и вышла из комнаты.
Алессандро Абьери
Алессандро смотрел на стоящую напротив девушку. Он наблюдал за ней с того самого дня, как Алессия поселилась в его доме, видел, как старательно она работает, как внимательно разглядывает все вокруг, как иногда едва заметно улыбается краешками губ, и все еще не мог понять, что таится за этой улыбкой, что скрывают загадочные янтарные глаза. А главное,
Как говорил его старый учитель Години, у судьбы нет проходных героев. Все, кто входит в нашу жизнь и привлекает внимание, цепляет за живое, обязательно сыграют свою роль. «Какова твоя роль, чужестранка? Что ты принесешь в мою жизнь?»
Алессандро пытался прочесть ответы в янтаре непокорного взгляда, но тот надежно скрывал свои тайны — яркий, мерцающий, удивительно теплый и молчаливый. И магия на девушку не действовала. Любое его заклинание тут же исчезало, словно впитываясь в невидимую ауру Алессии. Раньше он с таким не сталкивался. В самую первую встречу, когда попытался прочитать стоящую перед ним нищенку, его тьма наткнулась на прозрачный контур, защищающий девушку от любых попыток проникнуть в ее память. И это было удивительно. Казалось, что Алессия просто впитывает его силу, растворяя ее без следа. Странный эффект. Он тогда не удержался, первой же ночью зашел в отведенную работнице комнату и попытался снова прочитать прошлое Алессии. Но все его усилия оказались напрасны. Еще и себя чуть не выдал — девушка сумела почувствовать его невидимое присутствие и забеспокоилась.
— Я могу убирать? — с сильным акцентом спросила Алессия, и он молча кивнул, а потом прошел к креслу и сел, наблюдая за тем, как служанка вышла из комнаты с подносом и вскоре вернулась с метелками и тряпками для пыли.
— Вы останетесь? Я не буду мешать?
Он только махнул рукой и взял со стола книгу, делая вид, что собирается читать, но взгляд упорно следил за служанкой, и внутри тлело неясное желание. Хотелось взять ее за руку, потянуть на себя, коснуться губ, распробовать на вкус…
Он так явственно представил, как раздвигает их языком, погружается в манящую теплую глубину, как заглядывает в расплавленный янтарь миндалевидных глаз, что тьма вырвалась из-под контроля и устремилась к девушке, и ему удалось остановить силу в самый последний момент. Мадонна! Едва не забылся…
Нет. Нельзя. Не стоит нарушать собственные правила. Как бы ни была хороша чужестранка, он не собирался с ней спать. Не хватало еще уподобиться отцу, не пропустившему во дворце почти ни одной юбки и наплодившему кучу «наследников».
Абьери резко отвернулся, чтобы избавиться от искушения, и уставился в окно, но янтарные глаза так и не исчезли. Они таинственно мерцали, тревожили душу, манили своей тайной. Не иначе, наваждение.
Он чуть повернул голову и снова посмотрел на девушку. Спокойна, сосредоточенна, работу выполняет ловко и споро, но почему-то кажется, что мыслями она далеко и от этой комнаты, и от уборки, и от него.
Тьма заволновалась. Он ощутил, как она просочилась из глаз, и на какую-то секунду поддался, позволил себе забыться и перестал контролировать силу. Темные щупальца потянулись к девушке, оплели ее шею, поползли к сердцу, и в тот же миг внутри вспыхнуло яркое видение: ночь, две женщины, бредущие по узкой горной дороге, гнущиеся от ветра деревья, полная луна, прячущаяся за их кронами. Что это? Сарития? Похоже на то. Одна из женщин обернулась, и он узнал в ней Алессию.
Резкое движение Гумера заставило его опомниться. Мадонна! Что он творит? Гумер посмотрел на него с предвкушением, алые глаза загорелись азартом, прикрытая иллюзией морда оскалилась, обнажая огромные клыки, но он уже успел собраться, останавливая своенравную сущность.
— Все готово, ньор герцог, — послышался мелодичный голос, и Абьери очнулся.
Странный все-таки акцент у саритянки. Слишком твердые согласные. Так обычно говорят жители севера.
Взгляд прошелся по высокой груди, спустился ниже, к мягкой округлости бедер, и снова вернулся к лицу. Нет, не похожа она на жительницу соседнего королевства. Совсем не похожа. Еще и глаза эти… В самой глубине, под внешней безмятежностью словно беспокойный огонь горит. И манит, манит, манит. Обжигает душу, пронзает ее острым стилетом, заставляет желать…
— Я могу идти?
В голосе служанки проскользнули странные нотки. Она словно бы торопилась сбежать и в то же время хотела остаться. Что это? Игра воображения или он снова стал считывать чужие эмоции? Но ведь это невозможно. Нет, наверное, показалось. Години сказал, что восстановить утерянный дар не получится, он ушел навсегда. Тот проклятый день коронации Филиппа отобрал у него не только отца, но и редкое умение распознавать чужие эмоции, оставив взамен черноту, почти полностью поглотившую душу, да злобного стража, безмолвной тенью вошедшего в его жизнь.
— Ньор герцог? Я могу уйти? — вторгся в его воспоминания мелодичный голос, и он вынырнул из страшных видений прошлого.
— Иди, — в груди вскипела злость. На судьбу, на себя, на девушку, что напомнила о его потере. — Уходи, — махнул он рукой, торопясь избавиться от той, что разбудила слишком горькие надежды.
— Да, ньор герцог, — прозвучал тихий ответ, и Алессия исчезла за дверью так бесшумно, словно была бестелесным духом.
Что-то он расклеился. Надо собраться. Это все Ночь Синего Сартона. Она совсем близко, влияет на его настроение, усиливает эмоции, бередит душу. Мадонна… Не время возвращаться в прошлое. Нужно подготовиться к ритуалу.
Он поднялся и достал из шкафа старый фолиант. Страницы шелестели под рукой, строчки заклинаний загорались огненными буквами, пальцы привычно выплетали сайлесскую вязь. Тьма сгустилась, легла на лицо плотной маской, стянула кожу, но ему было плевать на неудобства. Грядущий ритуал усмирит ее еще на год, загонит глубже, даст ему силы управлять своенравной сущностью. И вот тогда он сумеет разобраться и с Алессией, и с теми странными чувствами, что она пробудила в его душе.
Алессия Пьезе
Я вышла из комнаты и без сил прислонилась к стене. Голова странно кружилась. Не знаю, то ли дорога повлияла, то ли смена климата. В Навере лето было засушливым и жарким, а здесь, в Адуе, в воздухе отчетливо ощущалась влага. И земля была жирной и черной, как после хорошего дождя. Бетти любила дождь. Если мы попадали в непогоду, она никогда не плакала, наоборот — подставляла лицо под падающие с неба капли и весело смеялась, а в ее крупных черных глазах блестели лукавые искорки.
Я прижала руки к груди.