Ну как-нибудь мы проживем,Не как другие, а по-своему,С моим нахмуренным лицом,С твоими, сердце, перебоями.Раз счастья нам не суждено,Довольны будем самой малостью,И в сущности не все ль равно:Любовью жить нам или жалостью.
месяце — золотом мячике —И облачке — белом зайчике………………………………………Ах, нет тебя, дочка, и не было,Это сердце тебя потребовало.Выдумало тебя и нянчится,Зато хоть ночью не плачется.
Дождь
За каплей капля с крыши в желоб,С листа на лист и с листьев наземь.Воркует сизый дождь, как голубь,Полузакрыв глаза в экстазе.В изнеможенье нежном тужитИ машет влажными крылами,И брызжет, брызжет жемчугамиНа стебли, стекла, листья, лужи…Шуршит листва промокшей шалью,Шумит широкою печалью.Звеня, ползут по стеклам струи,Тоскуя и взыскуя всуе.
«Нажми педаль: не ту, что длит, возносит…»
Нажми педаль: не ту, что длит, возносит,А ту, что тушит.И слушай,Как гаснет замшевый короткий звук,Глухой, как сердца стук,Которое уж ничего не просит.Так — кануть, утонуть, сорваться в бездну,ИсчезнутьПод черною волной.Один последний выходДля тех, чье слово — «звук пустой»:Да будет тихо.
«Был голос с неба: — выше, выше…»
Был голос с неба: — выше, выше,Еще последняя ступень —И будет в радостном затишьеПреображенный, новый день.Но сердце колоколом билось,Тяжелым звоном все глуша,И призывала смерть, как милость,Им побежденная душа.Изнемогая от усилья,Едва я слышала в жару —Шумят невидимые крылья,Шумят, как листья на ветру.Ничья рука не помогла мне,И не звала я никого.Я сердце бросила на камниИ наступила на него.……………………………………Стою на солнечном пороге.Легка душа моя, светла.Сама собою мне под ногиСтупень последняя легла.
Что знаем мы?
Что знаем мы, бродя среди могил,О сумрачном глухонемом покоеТех, кто земле земное возвратил?Не их ли вздохи в ветровом прибое,Не их ли тени в длинных прядях мглы?Что знаем мы! Метель заносит плиты…Не им ли пенье вечное хвалы,Не мы ли, здесь живущие, забыты?И ангела чугунного крылоВ снегу легчайшем — райском оперенье —Не дрогнет ли нежданно и светлоНавстречу ветру в радостном паренье?
Карусель
Ходит в звонах изнывая,Пыльным ветром обдувая,Заводная, круговая,Расписная карусель.Едут звери, едут кониВ размалеванной попоне,В заколдованной погоне,Едут дети, бьют в ладони…Мимо, мимо, не догонишь,Не приблизишься, не тронешь,Только голову уронишьВ балаганный, мутный хмель.Едут кони разной масти,Заводной машины части,Машут кисти, пляшут снасти,Мимо, мимо лица, пасти…Ах, скорее, поскорее,Чтобы ветер был острее,Ты кружи, крути пестрее,Разноцветная метель.Больше гонки и приманки!Без заминки, без стоянки,Чтоб не слышали шарманки,Чтоб не видели изнанки,Чтоб любили все живую,Золотую, голубую,Круговую, роковую,Вековую карусель.
В лавке часовщика
…Где сердце — счетчик муки.
Ин. Анненский
Странный стрекот, быстрый, мелкий,Торопливый,
ровный бег.А медлительные стрелкиСловно замерли навек.Сух, отрывист, дробен, четокМногих маятников стук,Металлических чечеток,Звонкой стали ломкий звук.Но их тиканье нестройно,Ходят все они не в такт:Тот торопит неспокойно,Тот задерживает шаг.Так и сердце темной кровьюБьется с близким сердцем врозь.Хоть и связаны любовью,Но биенье не слилось.Бьются розно, бьются рядомВ муке колющих синкоп.О, беспомощные взглядыИ рукой закрытый лоб…Лучше сердце заводное,С цепкой поступью колес,Без мечты и перебоев,Без томленья и без слез.Часовщик в движеньях точен,Краток, сух — во всем расчет.Видно, выверен и проченНестального сердца ход.Но в глазах его так жуток,Черной щелью поперек,К тени и к огню не чуток,Суженный в черту зрачок.Не обычна, не случайнаГлаз прозрачных пустота.В них пугающая тайна,Неотвязная мечта,В них огонь упорной страстиИ безумия печать.О, блаженство высшей властиСоздавать и разрушать!Часовщик — вершитель строгийИм же созданных судеб,Заключивший их тревогиВ узкого футляра склеп,Стережет их бег бесплодный,И в руке его могучМеталлический холодныйК заводному сердцу ключ.Смотрит пристально, пытливоОстрым взглядом часовщик,Видит сердца все извивы,Слышит сердца каждый сдвиг.Словно плотной паутинойОплетает душу взгляд.И стучит в тоске единойПленных маятников ряд.— Часовщик, чего ты хочешь?Заползает в сердце жуть.— Не мою ли душу прочишьТы в свои часы вдохнуть?Заточить живую душуВ темный стиснутый футлярИ в ночи бессонной слушатьПлачущих часов удар?Чтоб молили и томилиЗвоном, стоном и тоской,Чтобы мучились и жилиЧеловеческой душой.Нет, скорее прочь, на воздух,Где движенье, шум и свет,Над домами небо в звездах,Где часов стучащих нет.…Но таинственную памятьО себе оставил он.Я одна. Вдвоем с часами.Слушаю их мерный звон.Маятник стучит, как жерновНад сыпучею крупой,И минуты, словно зерна,Мелет медною стопой.Мерит, мерит, мелет, мелетТемной вечности гранит,Не измерит, не разделит,Вечности не раздробит.Время — жизнью измеряем,Вечность — смертью познаем.Ходим, ищем и теряемЧас за часом, день за днем.Может быть, и правда, лучшеСчетчиком бездушным стать,Никого собой не мучитьИ самой не сострадать.Будет сердце заводное,И зазубрины колесПеремелют все больноеБез томленья и без слез.
«Растапливали печь, поддерживали пламя…»
Растапливали печь, поддерживали пламя,Ненужные слова глухими голосамиПытались говорить — о нашем, о земном.И резкий маятник над нами, надо всемиНастойчиво считал, тревожа тихий дом,Всем нам по-разному отмеренное время.А в смежной комнате — недвижность и молчанье.Тройное пламя свеч. Неясный шорох тканиОт ветра у окна. Такая тишина,Которую вовек ничто прервать не может.И маятник земной, все досчитав сполна,Застывшей вечности уже не потревожит.
ПЛЕННЫЙ ВЕТЕР (Таллинн, 1938)
I
«Нарастает, бьется, стремится…»
Нарастает, бьется, стремитсяКрылья сомкнутые развернуть,Пленным ветром в груди томится,Душным облаком давит грудь.Как пленительно-роковуюСилу тайную разрешить?Как снести эту тяжесть немую,Этой легкости не расточить?И в беспомощном недоуменьеСлышу смутный, тоскующий зов,Безымянное, темное пенье,Райский бред неродившихся строф.1934