Чужая весна

Булич Вера Сергеевна

Сон

Над головой сомкнулись плотно воды. Не всплыть и волей не преодолеть Мучительного сна глухие своды И обессиленною — каменеть. А мир другой, где ветер легкий реет, Где жаркий свет и солнца, и огня, Душа ни вспомнить, ни забыть не смеет, В беспамятстве предчувствие храня. Но береги глухонемую душу, Живи предчувствиями светлых встреч, Пока прибой не выплеснет на сушу, И черная волна не схлынет с плеч. 1935

«Поразил Господь слепотой…»

Поразил Господь слепотой, Покарал Господь глухотой, И не видит душа и не слышит, Как прозрачный ветер колышет По холмам полевую траву, По лесам молодую листву. И дубы и трава простая, Из одной земли прорастая, Славят,

празднуя свой расцвет, Показавшего свет. На моих глазах — пелена, И в ушах моих — тишина. Даже камни от солнца теплеют, Облака от лучей розовеют, Даже бледный ручей из болот, Растекаясь, блестит и поет. А на мне — Господняя кара, Мне — ни света, ни пенья, ни жара… За какой, тягчайший из всех, Неискупленный грех? 1935

Проблеск

В одиноком недоуменье Жить — не радуясь, не дыша. Цепенеющая в забвенье, Спит растерянная душа. Руки будничные в работе, Мысли будничные темны. Как непомнящей о полете Вспомнить ясность голубизны? Только музыка, пролетая Над беспомощною душой, Вдруг обрушивает из рая Ливень радостный, грозовой, И сквозь мечущиеся звуки Все пронзительней в вышине Ветер, веющий из разлуки К ветру, скованному во мне. 1933

«Взывай из душной тишины…»

Взывай из душной тишины, Из потрясенной глубины И руки к небу подымай И к небу темному взывай! Быть может, твой смятенный зов Коснется смутных облаков, И тайный ветер пробежит, И тихий лист прошелестит… Взывай! Быть может, с высоты, Из облаков, из темноты Не ветер листья шелохнет, А крыльев благостных полет. И дрогнет вся земля до дна, Вся отзовется, как струна, И в небо кинет долгий вздох… И в небе вспомнит землю Бог. 1934

Легкое дыхание

Верный ветер прилетает, Шелестя, листы листает, Обвевает, завивает Мягкий воздух голубой Над горячей головой. Древний, мудрый, нежный ветер Каменных тысячелетий, Бело-розовых соцветий Майских яблонь, ветер гор, Ветер — дышащий простор. Если бы душа дышала Так же вольно и не знала Ни конца и ни начала, Чтобы память не была От разлуки тяжела. 1933

«Ветер крупными шагами…»

Ветер крупными шагами На лужайке гнет ромашки. На веревке рукавами Машут белые рубашки. В окнах тюлевым воланом Шторы легкие полощут. Ветер входит великаном В перепуганную рощу. Ветки гнутся, листья бьются В исступленной суматохе, И по всей земле несутся К небу солнечному вздохи. А на небе, на свободе, Без причала, без опоры Облака легко обходят Кругосветные просторы. И в невольном удивленье Видят: молится трава, И протянуты в томленье К ним пустые рукава. 1935

Ветер и статуя

Ветер, ветер свободный, Поговори со мной, Каменною, холодной Статуей неживой. Иве завидую гибкой, Плавному бегу струи… Вечною полуулыбкой Скованы губы мои. Вянут у ног моих розы, Дети приходят играть. Тягости каменной позы Смертному не понять. Ветер, ты — жизни дыханье, Музыка, крылья, волна, Быстрая радость касанья, Всё, чего я лишена. Ветер!.. ты пролетаешь В синий, глубокий простор, Ты о тоске не знаешь Тех, кого создал скульптор. Не с кем развеять скуку, Долгих столетий тьму. Нежную, пыльную руку Не протянуть никому. 1937

Старый фильм

Сквозь швы и трещины ленты, Сквозь мутную рябь старины Мелькали бесцветные тени Из тусклой, загробной страны. На золотом

шитых мундирах, На белых, пышных шелках, На строго-торжественных лицах Лежал сероватый прах. Истлевшие реяли флаги Над криком беззвучным «ура», И билась на белой шляпе Тень страусового пера. И в раме четырехугольной, В границах экрана, в плену Метался ветер бесплотный По серому полотну, Однажды провеявший ветер, Открытого неба вздох, Взметнувший зеленые ветви, Захваченный снимком врасплох. И веял над шествием мертвых Бесшумный, призрачный шквал, Пока от света не вздрогнул Застывший во мраке зал. 1936

«Свободен ветра горнего полет…»

Свободен ветра горнего полет, И душен воздух городского мира. Во всем, что создано, томясь, живет Частица заточенного эфира. Она во мне тоскует взаперти. Растет исписанной бумаги ворох… Пусть силы нет, чтоб голос обрести, Пусть то не музыка, а слабый шорох, Но на молчание нельзя обречь Дыханье пленное, что ищет слова. И бьется, бьется скованная речь В упорных поисках пути прямого. Ничто невыразимо до конца. И хоть поставлена за словом точка, Но тянется за нею, тянется Невидимая на бумаге строчка… 1937

II

Письмо

Молчанье долгих лет прерву я снова. Он умер или жив — я знать хочу. Где б ни был он, я разыщу живого, За мертвого поставлю я свечу. Нет, не изгладит никакая сила Раз навсегда запечатленных черт! Мне кажется, что душу я вложила Со сложенным листком письма в конверт. Надписываю имя на конверте И старый адрес дрогнувшей рукой… Как мне узнать о жизни или смерти? Пишу на обороте адрес свой. Куда пишу? Кому пишу? Не знаю… И верю и не верю в чудеса. Я только дверь судьбе приотворяю, Чтоб услыхать глухие голоса. И вот, письмо нырнуло в желтый ящик, Скитаний долгих первое звено. В живую цепь из рук, в пути хранящих, Оно моей рукою включено. Скорей в дорогу! — в пыльные конторы, На поезд, к пристани, на пароход… Надписанный в углу конверта город Из отдаленья мглистого влечет. И день и ночь в тюках, в вагонах тесных В глубоких трюмах темных и сырых, Среди других немых и неизвестных, Попутчиков бумажных неживых. На стекла окон дождь ложится косо, Навстречу набегает темнота. Скорей, скорее! — путь дробят колеса. Скорей, скорее! — волны бьют в борта. Я вижу явственно, как на экране, Чужой мне город. Утро. Воздух чист. Колышет слабый ветер на каштане Осенней бронзой испещренный лист. Я вижу домик, штор кисейных мушки, В парадной двери медное кольцо. А солнце сыплет золотые стружки На черепицы крыши, на крыльцо. Поодаль церковь серого гранита, Всходящий к небу каменный хорал. Не кладбище ли там ветвями скрыто? На чью могилу желтый лист упал? О, пробежать вдоль памятников черных, Среди могил, засыпанных листом, Прочесть за копьями оград узорных Все имена лежащих под крестом… А между тем по липовой аллее, Где свеж еще ночного ливня след, Шагает почтальон. Ясней, светлее Омытого дождями неба цвет. Блестит на солнце желтый гравий влажный, На листьях — капли крупные росы. Уж скоро девять будут бить протяжно На старой башне важные часы. А домик спит, чуть сгорблен, уж неновый… Из-за угла выходит почтальон, И в сумке кожаной конверт лиловый Медлительно отыскивает он. Звонит в звонок, начищенный до блеска, Стоит с письмом в руке, с моей судьбой. Не колыхнулась в окнах занавеска. Проходят дети с сумками гурьбой, Проехала по улице двуколка… Мгновений длительных тягучий ряд — И горничная (белая наколка, Румянец смуглый и лукавый взгляд) Приотворяет дверь. Но я не слышу, Ни голосов, ни слов не слышу их. Бесшумно опускается на крышу Сухая стайка листьев золотых. Подходит любопытная соседка. О чем так долго говорит она? Бросает тень каштановая ветка На лица их. Экрана глубина Темнеет медленно. Но из тумана Я слышу вдруг протяжный бой часов, И шелест листьев старого каштана, И удаляющийся стук шагов. ……………………………………. Передо мной письмо, с которым вместе В далеком странствии была душа. А на конверте штемпель: — неизвестен — И след лилового карандаша 1931