Чужестранцы
Шрифт:
Спускаясь по лестнице, он услышал за собою чьи-то шаги и подозрительно оглянулся: то был еще один сбежавший член.
– - Затянулось, а мне решительно нельзя, -- произнес этот господин, пряча лицо в поднятом воротнике ергака.
– - И мне равным образом, -- ответил о. Герасим, ускоряя шаги.
III.
По пятницам у Елены Михайловны Стоцкой происходили сеансы. Это было одно из наиболее интересных и приятных занятий Елены Михайловны. Нельзя сказать, чтобы эта молодая и красивая женщина, полная жизненной энергии, веселости, смеха, жаждущая земных утех и наслаждений, имела склонность к мистицизму или сколько-нибудь серьезно желала завязать сношения с бесплотными духами... Нет, греховная оболочка тянула ее душу к земле и ни на минуту
В центре кружка стояла Ольга Семеновна Турбина, жена управляющего акцизными сборами, статская советница, жаждавшая сделаться действительной статской советницей и таявшая от удовольствия, когда деликатные акцизные чиновники, желая польстить самолюбию начальницы, производили ее в генеральский чин собственной властью. Ольга Семеновна была спиритка высшей пробы. Она верила в спиритизм со страстностью сектантки и была убеждена, что ее миссия на земле -- привлекать последователей своего учения. Она выписывала "Ребус", покупала все новинки литературы по спиритизму, медиумизму и гипнотизму и из науки, буддизма и "Ребуса" создала свое учение, нечто крайне бестолковое, уснащенное научными терминами и полное абсурдов глубокого невежества. Ольга Семеновна авторитетно развивала перед слушателями основы спиритизма, наглядно и общедоступно объясняла им теорию переселенческого движения душ, теорию стадий очищения, связанного с местожительством душ человеческих на различных планетах, и при этом объясняла так страстно и так увлекательно, что трудно было даже допустить, чтобы она сама не понимала того, что говорила; никто не решался вступать с ней в спор, потому что она чувствовала себя по части загробной жизни и жизни духов, светлых и темных, совершенно как у себя дома, -- и слушателю невольно думалось: не прошла ли Ольга Семеновна самолично всех стадий очищения и не жила ли она на Марсе? С Ольгой Семеновной было столько разнообразных случаев из области спиритических и медиумических явлений, что, если она облюбовала себе покорного слушателя, то уже не отпускала его до тех пор, пока тот не сбегал самым наглым образом, чувствуя, что еще пять-десять минут, -- и с ним начнутся медиумические явления или он впадет в каталепсию: глаза слушателя соловели; веки тяжелели и закрывались, челюсти сводило от позевоты, и во всем теле чувствовалась какая-то странная, неприятная тягость.
– - Не смотрите, голубчик, мне в глаза! Я замечаю, что вы уже начинаете поддаваться гипнозу... У меня -- страшная сила!
– - говорила Ольга Семеновна, замечая, что слушателю делается не по себе. А у голубчика действительно слипались глаза, и он таращил их, пересиливая одолевавшую его дремоту и стараясь выказать полное внимание к чудесным событиям из жизни Ольги Семеновны.
На сеансы Ольга Семеновна всегда приезжала с секретарем мужа, одним из первых ее адептов по акцизному ведомству, человеком пожилым, тучным и при том обремененным многочисленным семейством, с Фомой Лукичом. Фома Лукич из деликатности верил в спиритизм, из деликатности ездил с женою начальника на сеансы, из деликатности облачался, вместе с другими, в белый балахон поверх вицмундира, неподвижно, как изваяние римского сенатора, просиживал по три часа сряду и всегда видел и слышал то же самое, что видела и слышала Ольга Семеновна, а в конце концов получал такую нахлобучку от супруги, что всю ночь до рассвета чесался, вздыхал и покашливал, не решаясь заговорить с отвернувшейся к стене лицом женою. Муж Ольги Семеновны, председатель музыкально-драматического общества, был страстно влюблен в виолончель, в спиритизм не верил и зло подсмеивался над спиритами, а жену называл больной женщиной. Это обстоятельство усугубляло тягостное положение Фомы Лукича: он мучился сомнением, не зная, что ему выгоднее: -- верить, или не верить в спиритизм?..
Кроме названных трех лиц, в кружке принимала участие еще одна худая старая барышня, тоскующая о каком-то молодом человеке, который лет пятнадцать тому назад утонул в реке, не успев сделать ей предложения, и пестренький юноша лет 19, безнадежно влюбленный в Елену Михайловну и окончательно глупевший в ее присутствии.
Елена Михайловна разделяла взгляд Ольги Семеновны относительно адептов: ей казалось, что их кружок слишком тесен и что было бы очень хорошо расширить его, пополнив мужским элементом, слабо и неудачно выраженным в лице Фомы Лукича и глупого юноши; не сходились они лишь во взглядах на те условия, которым должны были удовлетворять вновь поступающие. Ольга Семеновна
Елена Михайловна относилась к этому значительно проще и легкомысленнее; ей казалось, что все это придет само собой, что "учение тут не особенно важно, и что не беда, если человек чуточку не верит". Исходя из таких взглядов, Елена Михайловна решила, во что бы то ни стало, обратить в спирита Александра Васильевича Волчанского, интересного, красивого и умного молодого человека, из разряда тех, кои, по выражению Елены Михайловны, -- возбуждают кокетство. На последнем заседании правления общества "Мизерикордия" Елена Михайловна взяла с Волчанского честное слово -- быть у ней на ближайшей пятнице и, хотя тот отговаривался неверием и еще каким-то годовым отчетом, все-таки настояла на своем.
– - Ну и не верьте! Не надо! (Не говорите только этого Ольге Семеновне). Сначала все не верят, а потом убеждаются. Мне хочется вас убедить... Итак, даете слово?..
– - пронизывая Волчанского огненным взором и не выпуская его руки, настаивала Елена Михайловна.
– - Что ж делать!.. Буду, -- сказал тот, смущаясь под ее пристальным взглядом.
И вот настала пятница.
Все члены кружка были в сборе и успели уже облачиться в свои странные белые хламиды. Огни исчезли. В вышине под потолком забрезжил огонек занавешенного темно-малиновой материей фонарика, -- и гостиная погрузилась в какие-то странные, больные сумерки, напоминающие сумерки осеннего вечера, когда рассеянные лучи исчезнувшего в кровавом пурпуре заката солнца уже почти побеждены тенями ночи. Длинные, белые фигуры спиритов, тихо бродивших по комнатам, напоминали вставших из могил, закутанных в саваны мертвецов, и нельзя было различить, кто из них женщина и кто мужчина. Выделялся только Фома Лукич; по массивности фигуры и по короткому, не по росту халату его можно было узнать сразу. Елена Михайловна, в белоснежном шелковом капоте, обвеянном паутиною тонких пышных кружев, сидела в кресле, мечтательно склонив свою голову, и молчала. "Нет, не придет. Обманул", -- думала она о Волчанском, и ей делалось скучно и не хотелось заниматься спиритизмом. Юноша, скрестив по-наполеоновски руки с длинными некрасивыми кистями, стоял напротив и напрягал всю силу своего зрения, чтобы пронизать ненавистный мрак и получить законченное впечатление от туманного образа "дивной феи лесов" -- как мысленно называл он теперь Елену Михайловну.
Ольга Семеновна, исполнявшая роль сектантского попа, пригласила наконец свою паству на молитву. Все встали и сгрудились. Фома Лукич выдвинулся своей громоздкой фигурой вперед, прочитал молитвы по положению, перекрестился и отошел в сторону. Ольга Семеновна взяла под руку медиума, (ту самую старую барышню, которая потеряла в реке жениха) и повлекла его за невысокую ширму, к, оттоманке. Здесь медиум должен был лечь и под влиянием взгляда Ольги Семеновны и тока, проходящего из ее организма через руку, погрузиться в транс.
Медиум не заставил ждать долго: спустя 10-15 минут священнодействия за ширмою, оттуда вышел белый призрак Ольги Семеновны и жестами дал знать, что все совершилось. Общество уселось вокруг столика и соединило руки в цепь. Ольга Семеновна тихо спросила: "будешь ли, о добрый дух, говорить с нами"? Столик стукнул дважды, что значило "да".
– - Задавайте, господа, вопросы!
– - самодовольно произнесла Ольга Семеновна.
Елена Михайловна заявила, что она задаст вопрос мысленно. Столик ответил "да", и в этот момент долгий электрический звонок затрещал и гулко разнесся в погруженных в тьму и тишину комнатах. Елена Михайловна вздрогнула и откинулась на спинку стула; у ней застучало сердце, и невидимый для постороннего глаза румянец окрасил ей щеки и уши.
Дверь распахнулась и, -- бодрый, весь пропитанный свежестью морозного вечера, Волчанский вошел в зал, протирая платком запотевшие стекла пенсне и пристально вглядываясь своими близорукими глазами вперед и вокруг.
– - А я думала, что вы, по обыкновению, обманете -- встретила его фея лесов.
– - Вы меня простите за мой оригинальный костюм... Но у нас иначе нельзя. Дайте вашу руку: я познакомлю вас с членами нашего кружка... С Ольгой Семеновной, вы, конечно, знакомы?
– - Знакомы, знакомы, -- сердито ответила Ольга Семеновна, нехотя подавая руку.
Ольга Семеновна была недовольна. Появление Волчанского, который, как она знала, смеется над спиритами, казалось ей каким-то святотатством, особенно в такой момент, когда медиум лежал уже в трансе, а духи начали говорить. Гость, обескураженный мраком и белыми хламидами, удивленно вглядывался в представляемых ему членов кружка и когда очередь дошла до Фомы Лукича, рассмеялся и сказал:
– - Как? И вы, почтеннейший Фома Лукич? Вот уж не ожидал!
– - Позвольте спросить: почему?
– - Да так...
– - замялся Волчанский.