Чужие браки
Шрифт:
— Я… я думаю, что смогла бы. Если, допустим, сказать, что я еду обновить ассортимент магазина. Если у меня пройдет этот номер…
— Обязательно получится. И тогда… — Майкл увидел в конце коридора несколько человек в белых халатах. Он уже почти что опоздал на обход. — Я должен идти, Ханна. Я люблю тебя.
Он уже говорил ей об этом, в их чудесном шатре, там, в магазине. Тогда он даже не был уверен, что говорит правду. Но здесь, в мрачном помещении его убогого кабинета, да еще в такой момент, узнав о неприятностях Ханны, казалось, лучше, как-то благороднее, испытывать эту любовь, не сулившую никому
— Действительно? — Ханна тоже явно не очень доверяла его словам, но у Майкла уже совсем не было времени, чтобы попытаться ее в чем-то убедить.
— Я позвоню тебе завтра, — пообещал он.
Вечером того же дня Кэтти и Люси Клегг сидели на втором этаже, в комнате, которую Ханна отвела под гостиную для старших детей Дарси. Из комнаты открывался очень красивый вид на сад и поля, тянущиеся от Уилтона к Графтону, но сама гостиная имела по сравнению со всем остальным домом вид довольно запущенный. Занавески были просто полосатыми кусками холста, висящими на простых деревянных палках-карнизах, стены были практически голыми, если не считать модных когда-то плакатов, которые начали уже выцветать. По обе стороны неработающего камина стояли небольшие диваны, заваленные журналами и потрепанными книжками в мягких обложках. Возле одной из стен был складной стол, принадлежащий Барни. В прошлом комната служила близняшкам и Барни убежищем от Ханны и от бьющей через край экстравагантности, царившей в Уилтон-Манор.
Сейчас Люси сидела на одном из диванов, закинув руки за голову. Кэтти лениво перелистывала какую-то книгу. Казалось, они сидят здесь вечность.
— Ненавижу это проклятое ожидание, — нарушила тишину Люси. — Ужасно висеть между небом и землей — ни вперед ни назад. Я не знаю, что мне делать, а тут еще папа. Что будет дальше?
Она встала и подошла к окну. Кэтти наблюдала за сестрой со своего места на диване. Девушки дожидались приезда Барни, поскольку Дарси сказал, что хочет поговорить с ними тремя. Дом наполняла обманчивая тишина, за которой все пытались скрыть свое смятение.
— Я не знаю, — ответила Кэтти на вопрос сестры. — Я не могу понять, что происходит. Я знаю только одно — ты не можешь больше тянуть. Надо на что-то решиться.
Люси, не шевелясь, стояла у окна.
— Он даже ничего не собирается предпринять, — прошептала она. — Я думала, что, может быть, он придет позже, после того, как я дам ему время осознать все это. Понять, что это наш ребенок — мой и его. И тогда как бы это выглядело, если бы я уже успела сделать аборт?
— Джимми не собирается приходить к тебе, пойми ты это! — сказала Кэтти. — Да и как бы он мог? Подумай о последствиях.
Они уже не в первый раз обсуждали этот вопрос.
— Но он даже не позвонил мне.
— Я знаю. Люси, ты собираешься тянуть дальше и родить ребенка?
Люси скрестила руки на груди и стала потирать локти. Вплоть до сегодняшнего дня она жила сумасшедшей надеждой, что Джимми, опровергнув все, что стало о нем известно в последнее время, все-таки придет ей на помощь. То, что он этого не сделал, было не удивительно, но Люси все равно жалко было расставаться со своей надеждой — она приобрела как бы самостоятельное значение. И Люси продолжала за эту надежду цепляться.
Но
Дарси всегда казался своим детям незыблемой величественной скалой, возвышающейся посреди их жизни. И вот пожалуйста. Сначала эта болезнь, открывшая всем уязвимость Дарси, а теперь — еще одно доказательство его ненадежности. Люси могла только догадываться о том, что же значили визиты полисменов и адвокатов, срочные телефонные звонки, Ханна, едва скрывающая слезы, но она смутно чувствовала, что из-под нее выдергивают какую-то опору, которая казалась до сих пор незыблемой, надежно обеспечивающей безопасность всей семьи. Люси начинала побаиваться, что отец может не просто перестать быть для нее защитником от всех превратностей судьбы, которые ждут ее в этом жестоком мире, но больше того, сам может стать человеком, который нуждается в защите.
Мысль эта заставляла Люси чувствовать себя абсолютно беззащитной и неуверенной в себе, но одновременно более мудрой, как будто она неожиданно стала намного старше. Люси прижала кулак к животу, как будто хотела добраться до того, что было внутри.
— Нет, — сказала она Кэтти. — Я не собираюсь тянуть и заводить ребенка одна.
— Тогда есть только один выход, не так ли? — Кэтти подняла голову. — Слушай. Мне кажется, Барни уже здесь.
Они действительно услышали голос Барни и невнятное бормотание отца. Открылась дверь, и они появились на пороге комнаты. На Дарси был какой-то старый, казавшийся бесформенным свитер, плечи его были уныло опущены.
Люси вдруг разом поняла, насколько он стар, и ее охватила паника, гораздо более сильная, чем даже тогда, когда с Дарси случился сердечный приступ. Дарси — старик.
Дарси подождал, пока дети рассядутся. Барни вопросительно глядел на сестер, всем видом показывая, что не больше, чем они, понимает, что значит вся эта атмосфера недосказанностей и полумистических предчувствий.
Сам Дарси не стал садиться. Вместо этого, он начал расхаживать по комнате, стараясь не встречаться ни с кем глазами. Он пригласил их, чтобы сообщить то, что и так скоро станет достоянием гласности.
— Меня обвиняют в краже, — сказал Дарси. — Мой клиент Винсент Темплмен и его бухгалтер утверждают, что я с помощью подделок и фальсификации бухгалтерских отчетов использовал средства, принадлежащие частной компании Темплмена, в своих интересах.
Дарси продолжал мерять шагами комнату. Казалось, что он считает в уме шаги и прикидывает, через сколько еще можно сообщить детям очередную ужасающую новость. Барни и девушки сидели неподвижно, не сводя глаз с отца. Люси открыла, было, рот, чтобы что-то сказать, но Барни нежно взял сестру за руку, беззвучно призывая ее к молчанию.
— Полицию поставили в известность, поэтому они и обыскали вчера мой кабинет. Они забрали мои книги и множество других документов, без которых я не могу продолжать заниматься бизнесом. Мой адвокат считает, что скоро они предъявят обвинения, на которые придется что-то отвечать. Я еще не знаю, что последует за этим. Но я думаю, что дело получит… огласку, прежде чем во всем разберутся и все наладится. Поскольку я занимался делами здесь, дома, все это ляжет не только на мои плечи, но коснется также Ханны и всех вас. Поэтому я и решил все рассказать вам.