Чужие сны
Шрифт:
Алекс погладила сонную лошадку по морде, шепнув ей на ухо:
О, сколько самообладания
У лошадей простого звания,
Не обращающих внимания
На трудности существования…
Странно, вдруг вспомнила стишок, который читала мама в детстве. Еще фамилия была у поэта смешная – Фиолетов…
– Мадам хочет совершить восхождение
– Мадам хочет, – ответила Алекс беззаботно, продолжая гладить лошадь. – Очень хочет.
Огляделась с опаской по сторонам. Душа рвалась прочь от этого восторженного многоголосья, от людского запаха – туда, где тишина и покой. Но ехать с незнакомыми, как их назвал Сомов, «абреками» страшно. Проводник расписывал, как прекрасно вдали от шума и толп туристов.
Ник, наблюдавший за переговорами Алекс, настороженно замер, прислушиваясь к разговору.
– Не боитесь? – наконец не выдержал, подошел ближе. Она повернулась к нему с детским разочарованием на лице.
– Боюсь, – вздохнула. – Придется отказаться.
И направилась вниз по дороге.
– Стойте здесь, – остановил ее, поддавшись минутной слабости. Должен же кто-то защитить…
Алекс остановилась, не веря услышанному.
– Спасибо, – поблагодарила она, но в ее благодарности мужчина, державшийся с проводниками немного надменно, не нуждался. Проводники улыбались, многозначительно кивали в сторону Алекс, повторяя: господину и его жене понравится.
Дина обиженно отвернулась, делая вид, что разглядывает толпу, которая двигалась в сторону Розового города. Ник даже не предложил ей прокатиться на лошадях, просто сказал «до встречи» и ушел. Кто-то из ее подруг хихикнул:
– Как бы Ник не остался в горах с этой, как ты ее Дина назвала, «мышкой»?
Дина пожала плечами: просто жест вежливости, одинокая женщина и все такое.
Бедуин постарше показал Алекс, как садиться на лошадь, потом подхватил под мышки, и она оказалась наверху, вцепилась испуганно в вожжи, или как это называется, боясь свалиться в рыжую пыль. Оглянулась как раз в тот момент, когда Ник ловко вскочил в седло и придержал свою лошадь, норовившую выйти вперед. Рядом с ним шагал молодой бедуин, предлагавший ей прогулку в горы.
– Не беспокойтесь, я на два шага позади. Кстати, мы так и не познакомились. Николай.
– Александра.
– Я знаю.
Всю ночь Ник не мог уснуть, вертелся в постели, потом ушел на балкон, ближе к утру спустился к морю и просидел там до рассвета, испытывая чувство беспричинной тоски.
Ночная паника, заставившая учащенно биться перепуганное сердце, вдруг прекратилась, уступила место странному чувству, что все это уже было и он просто вернулся. Больше не сердился ни на себя за внезапный порыв уехать в пустыню, ни на чужую женщину, плавно покачивающуюся в седле. Она смотрела вокруг восторженными глазами и упорно не замечала его желания постоянно находиться рядом.
«И чего такой хмурый? – удивилась Алекс. – Можно подумать, сделал одолжение и теперь сердится»…
Лошадь рванула вперед, чуть
– Держитесь крепче, – посоветовал проводник, что-то выкрикнул, дернув лошадь под уздцы.
Мимо друзей Ника они прошли парадным шагом: два всадника на лошадях, которых вели бедуины. Алекс показалось, что женщины разглядывали ее с недоумением, а мужчины – с любопытством. Это все не имеет значения. Главное, она сбежит, будет одна, ну или почти одна…
Егор никогда не сел бы на бедуинскую лошадь, потому что жене захотелось прокатиться. Заявил бы, что эти твари ужасно пахнут и шкура наверняка кишит паразитами всех мастей. Или просто осадил бы: что за глупая прихоть!
– Мадам хорошо держится в седле, – похвалил проводник. Она довольно кивнула, благодаря за комплимент, и выпрямила спину, представляя себя со стороны. Ей понравилось.
Бескрайний простор, уходящий далеко за горизонт, сливающийся с блекло-голубым небом. Ни движения, ни облачка, все замерло как на картине, только шорохи, фырканье коней и постукивание копыт по мягкому песчанику.
Алекс нисколько не пугали ни пустынные горы, ни тишина, опустившаяся на плечи, как затканное солнечными лучами покрывало. Ее лошадка покорно топала вверх по горной тропе, скользя копытами по крошащемуся камню, оставляя царапины на его поверхности. Камень превращался в цветную пыль. Пещеры в скалах, редкие низкорослые акации и ощетинившиеся ярко-зелеными вершинами кустики, луковицы ирисов, распускающиеся после сезона дождей черными цветами на розовом песке. Размытые осадками и приглаженные ветрами камни, расписанные замысловатыми арабесками из сказок Шахерезады. Горные кручи, черные шатры бедуинов, спрятавшиеся в тени ущелья, козы, бредущие по склонам. Солнце печет, словно касается горячими ладонями, ветер бросает в лицо горсти колючего песка.
Люди похожи на песок, рассеянный ветром по земле. Попадают не туда, живут не так, терзаются сами и мучают других, отчаянно сопротивляются, потом, рано или поздно устав, смиряются. Если бы можно было остаться в пустыне, разбить в тени палатку под скалой, наслаждаться тишиной до скончания века и больше ни о чем не вспоминать. И ни о ком. Погрузиться в забытье, которое никогда не кончится. Здесь не может быть вчера или завтра. Время остановилось, потеряло всякий смысл, исчезло. Она закрыла с блаженством глаза, вдохнула горячий воздух пустыни, почувствовав себя впервые за много лет счастливой. Стало хорошо, покойно.
Проводник придержал ее лошадь: привал.
– Сколько коз надо купить, чтобы меня приняли в это племя? – спросила Алекс пожилого бедуина, показав на черные палатки в долине.
Старик вежливо улыбнулся:
– Бедуинов, живущих в пустыне, остается все меньше, людей переселяют в города.
– Мечта каждого смертного – жить в сказке, – сказал Ник и помог ей спешиться.
Сердце ударилось о ребра и замерло. Ник опустил ее на землю. Алекс отстранилась. Стало неловко от мысли, что он мог заметить ее внезапное волнение. Облизнула пересохшие губы, осторожно потрогала кончиками пальцев: солнце обожгло кожу. Сняла с плеч рюкзак, стала искать защитный крем, низко опустив голову, боясь встретиться с ним взглядом.