Чужие сны
Шрифт:
И, самое главное, надо ли его спасать? – подумала Кира со злостью, выводя сноумобиль на эстакаду. – Разве это жизнь? Прячемся, как крысы, в норах, вырытых поближе к термальным водам, растим гидропонную безвкусную жратву под искусственными солнцами, вечно в соплях, вечно замерзшие. Полгода лето – это, как шутит Данил, та пора года, когда моча застывает, растекаясь по земле, полгода зима – это когда моча замерзает еще в воздухе. Нормальный человек разницы не заметит – ему просто все время холодно.
Если бы не лекари с их снадобьями, да не ученые, придумавшие метод аккумулирования геотермальной энергии,
Естественная убыль населения на полтора процента в год – это, конечно, не смертельно, но путем несложных математических расчетов можно легко определить время Ч – дату ухода людей в небытие как вида. Значит, нет лишних часов на разговоры, личную жизнь и прочие прелести. Это сорок лет назад, когда Север только начал свое победное шествие, засыпая некогда плодородные равнины жесткой белой пылью на десять месяцев в году, можно было сказать – потом, ребята, успеется. Наши самые умные в мире ученые обязательно что-нибудь придумают, и мы отвоюем все обратно! Дайте нам год. Или два. Или десять. И давали, но ничего не происходило. Идеи умирали одна за другой, шли годы, и надежда потихоньку чахла, как чахли и превращались в ледяные столбы пальмы на берегах некогда теплых морей.
А потом открыли Параллели, сообразили, в чем корень зла, придумали джамп, нашли джамперов и вступили в битву за выживание. В битву за жизнь своего мира на чужой территории. В беспощадный бой с Параллелью 1, который длится вот уже 20 лет, и все эти годы льды по-прежнему ползут на юг в Северном полушарии, карабкаются на север в полушарии Южном, и страшные челюсти вот-вот сомкнутся на горле человечества.
Сейчас, когда на экваторе зимой не выше плюс пяти-шести по Цельсию, времени у воюющих нет ни на что. Выжить – задача не для одного человека, это задача для всего человечества, а джамперы – инструмент для достижения этой благородной цели.
У инструмента не может быть свечей в ванной, месячных и дурного настроения. Инструмент должен быть полностью исправен и оказаться под рукой в нужный момент.
Вездеход Киры перевалил через длинный снежный язык, загородивший часть выезда, и выполз на наст, по которому ветер гнал гибкие щупальца поземки.
Обжигающе яркий свет ксеноновых головных ламп мощной машины вязнул в вихре снежинок, как таракан в смоле. Лампы на фонарных столбах-вешках, расставленных вдоль дороги через каждые 25 метров, казались бледными пятнами в кружевной круговерти.
На прямой до площади Спасения заблудиться было сложно, но Кира все-таки включила экраны ночного видения, и мир сразу зажегся флуоресцентным зеленым. Стали заметны маркеры, по которым дорогу нашел бы и приезжий, никогда до того не путешествовавший по городу в бурю.
Она добавила тяги, и сноумобиль, выдув из-под юбки облако снега, резво заскользил над поземкой, набирая ход. Кира бросила взгляд на часы на приборной доске и улыбнулась уголком рта: умница, успела собраться и выехать всего за двадцать минут с момента звонка, значит, будет на КПП Центра минут за десять до назначенного срока. Скорее всего, времени до джампа осталось немного – редко получается исчислить критическую точку более чем за пару часов до ее возникновения – и в Центре уже царит суета,
Кира ехала по Радиалу в одиночестве – ни встречных, ни попутных сноумобилей, ни, что совершенно понятно, пешеходов.
На кольце у площади Спасения она заметила на одной из Диагоналей одноместный скутер и подумала, что в нем спешит на работу кто-то из коллег, но трехполозная машинка, мазнув по вездеходу Киры прозрачным светом фар, укатила в противоположном направлении.
После площади Спасения начинался проспект Свободы – широкая магистраль, рассекавшая город с Юга на Север, – конечно же в такой снегопад ее никто не расчищал, но вездеход на воздушной подушке мог не бояться снежного покрова. Здесь Кира разогнала машину до сорока миль в час и, коснувшись наушника, вызвала Данила. Его комм соединился с линией через пять гудков, прозвучал сигнал, по экрану на приборной пробежали полосы и тени. Она услышала, как дышит собеседник, подумала немного, явно колеблясь, но все-таки включила видеосвязь.
– Да, Кира… – отозвался Данил.
Он сидел в кухонном блоке. В ее кухонном блоке. И пил кофе из рыжей чашки. Из ее чашки. Все было бы ничего, но она до сих пор не знала: этот высокий брюнет с голубыми, чуть водянистыми глазами и тонким лицом интеллектуала-аскета – ее мужчина или нет? Если ее, то все в порядке, а если нет, то что он делает в ее квартире?
– Ты что? Уже успела добраться?
– В пути. Извини, что так вышло.
Кире действительно было неудобно. Нет ничего хуже, чем бездарно прерванная прелюдия.
– Что поделать? Каждого из нас могут позвать в любой момент. Ты врач, от тебя зависят чужие жизни, ты обязана… Мы же на военном положении…
– Мы уже лет сорок на военном положении… Но я не по тому поводу, Дани. Я говорила с госпиталем перед тем, как набрать тебя… – сказала Кира, ненавидя себя за то, что так ловко и непринужденно врет. Получалось естественно, иногда даже естественнее, чем говорить правду. – Ситуация тяжелая. Скажу честно, я не знаю, когда закончу оперировать.
– Мне тебя не ждать? Так?
– Так. Лучше не жди. Я могу и совсем не приехать.
– Будет жаль.
– Мне тоже.
Ну, хоть здесь можно сказать правду. Ей действительно было очень жаль.
– Хочешь, я подожду тебя в госпитале?
– Зачем? – грустно улыбнулась Кира в объектив видеокамеры. – В любом случае, сегодня мы стратили – не стоит и пытаться. Я буду никакая – усталая, злая, дерганая, и не хочу, чтобы ты видел меня такой. В следующий раз, Данил. Хорошо?
– Хорошо, – согласился он нехотя. – Тогда я допью кофе – и домой.
– Конечно. Я позвоню тебе, как приеду.
Он улыбнулся.
– Слушай, Кира, а ты не пробовала на выходные выключить коммуникатор? Хотя бы на сутки? Это ненаказуемо, в Безопасности на это закрывают глаза – должны же люди когда-нибудь отдыхать? Ты не единственный хирург в Сити, в конце концов. Или ты думаешь, мир перестанет вращаться, если ты уйдешь со связи?
– Я не могу…
– Что не можешь? Мир не рухнет, поверь.
– Мой мир – может, – серьезно возразила Кира.
И, как ни странно, в этот момент она тоже говорила правду.