Чужое имя

В конце сентября стало казаться, что солнца вообще не существует. Проливные дожди все же время от времени стихают, и тогда в разрывах высоких кучевых облаков, хоть робко, неуверенно, но проблескивают кусочки чистой голубизны. А сейчас между серыми, цвета безнадежности, тучами и побуревшей от влаги травой повисла сотканная из колких, холодных капель пелена. От пронизывающей сырости не спасали никакие плащи, на раскисших дорогах самые элегантные сапоги

через несколько секунд становились похожими на старые грязные опорки, так что сама мысль о необходимости выйти на улицу приводила в дрожь.

Вот почему я просиживал в кабинете, приводя в порядок документы, составляя описи, отвечая на запросы. В тот день погода испортилась окончательно: моросящий дождь перемешался с мокрым снегом, порывами хлестал северо-восточный ветер. В обед я перекусил в офицерской столовой и взял билет в кино, решив переночевать в кабинете. Тащиться в райцентр по такой погоде не было никакого желания.

К вечеру я так накурил, что пришлось распахнуть окно. Свист ветра и шум дождя ворвались в комнату, поэтому, наверное, я не сразу услышал телефонный звонок. Пока я захлопнул раму, пока ловил разлетевшиеся со стола бумаги, телефон трещал сердито и настойчиво. Почему-то я сразу подумал, что разговор будет неприятным. Да и чего ждать хорошего, когда за стеной всемирный потоп.

— Васильев? — услышал я в трубке грудной, мягкий голос начальника. — Здравствуй, Васильев. Титов говорит.

— Здравствуйте, Анатолий Алексеевич.

— Как там у тебя настроение, — в голосе начальника не чувствовалось вопроса. Тон был скорее ироническим, с примесью плохо скрываемого раздражения.

— Все нормально. Настроение боевое, рабочее, вот только погода... — я невольно посмотрел в окно.

— Погода, говоришь? Погода — это ерунда. А вот я могу тебе испортить настроение!

Это мне совсем не понравилось, однако нужно было выяснить обстановку. Осторожно спрашиваю:

— Что-нибудь случилось, товарищ подполковник?

— Еще как случилось, хуже не придумаешь! А почему случилось, это я у тебя спрошу. Завтра в девять жду в отделе с подробным докладом, особенно по «зоне». Понял, о чем речь?

— Понял, конечно, — сказал я, хотя как раз теперь окончательно перестал понимать, что происходит.

— Успеешь к девяти? — Титов говорил уже спокойнее.

— Успею. Первый поезд в шесть.

— Тогда до завтра, — подполковник положил трубку.

Папиросы отсырели, дым был противным, кисловатым, к тому же, чтобы сделать порядочную затяжку, приходилось сосать мундштук чуть ли не пять минут. Подполковник даже не намекнул, что произошло — значит, нельзя было по телефону. Вывод: случилось что-то очень серьезное, причем, касающееся «зоны». Но как раз за нее-то я и был наиболее спокоен — вот в чем дело! Мысленно еще раз «прокручивая» состоявшийся разговор, я весьма отчетливо представил себе подполковника Титова — невысокого роста, светловолосого, с выпуклым большим лбом и серыми густыми бровями, в ладно сидящей, туго перетянутой ремнем гимнастерке. Я представил, как, разговаривая со мной, он сидит боком в кресле, постукивая костяшками пальцев по настольному стеклу, и при этом по привычке время от времени тихонько, как-то по-детски пошмыгивает носом. И мне даже показалось, что постукивание и пошмыгивание я слышал в телефонной трубке.

Заперев

кабинет, я предпринял нечто вроде разведки. Заглянул к командиру части, к начальнику штаба, поболтал со знакомыми офицерами. Никакого намека на «ЧП». Все спокойны, собираются в кино. Чтобы не давать повода для расспросов, пошел и я. О чем был фильм, понятия не имею: сидел с закрытыми глазами и все время думал о «зоне».

В кабинете я с полчаса листал бумаги, имеющие хоть какое-то отношение к «зоне» (их, кстати, было совсем немного), и вскоре понял, что это бесполезное занятие. Логика в данном случае была бессильна.

Погасив свет, я лег на диван и, как ни странно, почти сразу заснул. Но сон мне приснился глупый и неприятный. Меня будто бы судили за то, что я спал во время киносеанса. Защищали меня сразу три адвоката и все — иностранцы. Причем ни один из них не говорил по-русски.

Ровно в девять я вошел в кабинет подполковника Титова. К моему удивлению, начальник принял меня как обычно: дружелюбно и приветливо, хотя, может быть, чуть более сдержанно.

Пожав мне руку, он кивнул на стул:

— Посиди, я сейчас, — он снова склонился над листком бумаги и стал писать. Писал подполковник с такой необычайной быстротой, что удивлял всех, кто впервые видел его скоропись. Но вот он поднял голову, посмотрел мне в глаза и спросил:

— Небось, всю ночь не спал?

— Да как сказать... — промямлил я.

— Оно и видно. — Титов снисходительно улыбнулся, как старый опытный учитель способному, но немного ленивому ученику, поднялся из-за стола, подошел к сейфу и достал из него коричневую папку. Вернувшись к столу, он сел рядом со мной, погладил папку ладонью и спокойно спросил:

— Значит, говоришь, у тебя в хозяйстве все в порядке?

— Так мне кажется, Анатолий Алексеевич. Я вчера еще раз все тщательно проанализировал и не нашел никаких видимых упущений.

— Сейчас поймешь, Олег Петрович, — подполковник раскрыл папку и протянул мне плотный голубоватый листок.

По интонации начальника я сообразил, что большого разноса не предвидится, и поэтому почти спокойно взял из его рук эту бумагу, но в следующий момент чуть не упал со стула.

— Не может быть! — брякнул я, еще не настолько придя в себя, чтобы реально оценить взрывчатую силу голубого документа.

— Потому что не может этого быть никогда? — усмехнулся подполковник, некстати вспомнив цитату из Чехова и тем самым подчеркнув дурацкую логику моего восклицания. — Ты что же, сомневаешься в достоверности сведений Центра? — Титов говорил уже серьезно. — Здесь ошибки нет. Лучше подумай и скажи, как эти, так хорошо охраняемые тобой тайны, попали за кордон?

— Документу я верю, Анатолий Алексеевич, но поймите мое состояние: людей на объекте знаю давно и хорошо. Однако факт остается фактом. Получается, что в «зоне» обосновался шпион. Такие сведения можно получить только через живого человека. — Я сделал паузу, чтобы перевести дыхание. — Скорее всего, агент постоянно работает в моем хозяйстве. Но как же так? Все эти люди надежны. На объект имеют доступ всего двадцать шесть человек. Половина офицеров и половина сверхсрочников. Последние все, можно сказать, доморощенные — бывшие солдаты нашей части. Офицеров я тоже знаю хорошо и ни один из них не вызывает подозрений.