Чужое небо
Шрифт:
Он был в полосатых потрепанных брюках и такой же куртке. На голове блином лежала серая беретка. Маленькое лицо его казалось старым и изможденным. Светлые глаза глядели на мир печально и отрешенно.
На аэродроме раздался рокот мотора. Грабарь с Тесленко оглянулись. Повернулся и югослав.
Из-за рощи выполз самолет, задержался в начале взлетной полосы на секунду и начал разбег,
– Кастусь Антонович!
– вскричал Тесленко, провожая взглядом машину.
– Это же... это - "Ла-пять!"
– Вижу.
– Что это значит?!
– Узнаем.
Самолет оторвался от земли и ушел в небо. Не успел он развернуться, как откуда-то с востока вывернулся "Фокке-Вульф-190". Он стремительно падал на еще не успевшую набрать высоту машину. Послышался короткий треск, настолько характерный, что ошибиться в его значении было невозможно.
– Он атакует!
– вскричал Тесленко.
– Да.
"Ла-5" отвернул в сторону. Югослав тронул Грабаря за рукав.
– Ми-шень, - сказал он, и глаза его стали еще печальнее.
– Совьет летчик ми-шень. Грабарь быстро взглянул на него, сморщил лоб.
– Безоружный?
– Да!
– Так - пока не собьют?
– показал он глазами вверх.
– Нет-нет. Десять минута. Десять.
– Понятно.
Теперь все прояснилось.
Капитан снова поднял глаза. После первой неудачи "фокке-вульф" развернулся и пошел в атаку снова. Видимо, на советской машине сидел неопытный пилот. Он сманеврировал неудачно, дав немцу возможность, зайти в хвост.
– Что он делает! Что он делает!
– застонал Тесленко.
– Его же собьют!
– Да, - сказал капитан.
– Ему надо было прижаться к немцу и походить в хвосте. Тогда у него был бы запас высоты и он смог бы развить скорость для отрыва на пикировании. Тесленко взглянул на него сумасшедшими глазами.
– Что вы такое говорите?!
– закричал он.
– Как вы можете спокойно рассуждать, когда гибнет человек?!
Снова послышался треск пулеметов, напоминающий клекот аиста. Тесленко зажал рот руками, катастрофа должна была разразиться с секунды на секунду. И она разразилась. На одном из разворотов немец почти вплотную подошел к советскому истребителю и дал длинную очередь. Машина вспыхнула, сорвалась в штопор. Раздался взрыв.
– Глупая смерть, - пробормотал Грабарь.
– Черт вас возьми!
– заорал Тесленко со злобой, повернувшись к капитану. Замолчите!
Грабарь шагнул к сержанту, схватил его за воротник и рванул к себе.
– Ты! Молокосос!
– проговорил он, глядя на сержанта уничтожающим взглядом.
– Не смей закрывать глаза! Не будь слепым кутенком! Ты еще не понял, что нас ждет то же самое?
– Что?!
– То же самое, если мы будем плакаться и распускать сопли, - жестко сказал капитан.
– Ты думаешь, нас привезли полюбоваться всем этим? Мы будем такими же мишенями, как этот летчик! И если не хотим гореть, то должны извлечь для себя из этой смерти пользу.
– Из смерти - пользу?!
– Да! И хватит истерик!
– Грабарь отпустил Тесленко, сожалея о своей вспышке.
– Из смерти - пользу?! Капитан отвернулся.
– Пора тебе видеть вещи такими, какие они есть... Не злись!
– сказал он мягче.
– Слышишь?
Сержант бессмысленно оглядывался по сторонам.
– Что же это?
– прошептал он. Он был совершенно подавлен.
"Из меня не вышло бы даже учителя приходской школы, - невесело подумал грабарь, глядя на сержанта и не зная, как его взбодрить.
– Я совсем не умею с ним разговаривать. Эх!.."
Грабарь был несправедлив к себе. Правда, раздражение иногда все еще прорывалось в нем. Но это случалось все реже и реже. Три недели плена многому научили его.
С самого начала он знал, что если они хотят остаться в живых и вырваться на свободу, то в первую очередь должны поглубже спрятать свои чувства. В мире, в котором они с Тесленко оказались, нужно бороться не теми средствами, которыми хотелось, а теми, которые имелись. Бороться не только с фашистами, но и с собой...
В их распоряжении было единственное средство - выдержка. Они должны были терпеливо ждать своего часа, а до тех пор постараться избежать пыток, побоев, пустой траты сил.
Тесленко не хотел этого понимать. Он был слишком горяч и нетерпелив, он хотел действовать. С первого же дня плена он начал строить планы побега, один фантастичнее другого. То предлагал немедленно организовать массовое выступление пленных, то уговаривал капитана вдвоем проникнуть в помещение охраны и завладеть оружием, то хотел напасть на часового...
Грабарь внимательно слушал его я только качал головой. Будь во всех этих планах хоть малейший шанс на успех, он не колебался бы ни секунды. Он и сам один за другим строил тысячи вариантов освобождения и с. горечью вынужден был от них отказываться. Приходилось ждать более подходящего момента.
– До какого времени?
– возмущался Тесленко.
– Не знаю.
– Сидеть и ждать?!
– Сидеть и ждать, - подтверждал Грабарь.
– И но орать фашистам в лицо, что они мерзавцы. От этого они лучше не станут.
– Может, прикажете целоваться с ними?
– ядовито спрашивал Тесленко.
– Во всяком случае воздерживаться от неразумных выходок, которые могут кончиться расстрелом.
– Нет уж, пусть лучше расстрел!
– свирепел сержант.
– Пусть! Грабарь примирительно качал головой.
– Я намного старше и опытнее тебя. Поверь мне, пытаться прошибить лбом стенку - пустая затея. От этого страдает только лоб.
– По-вашему, лучше спокойно смотреть на эту стенку?
– Зачем смотреть? Можно постараться обойти. Его невозмутимость и флегматичность буквально выводили сержанта из себя. Порой он ненавидел этою человека. Он обвинял его в нерешительности, безволии, неспособности к действию.
– Вы просто боитесь бежать, - угрюмо сказал однажды Тесленко.
– Там ведь снова придется воевать, возможно, погибнуть... Грабарь пожал плечами.