Чужое зверье
Шрифт:
Евстафьев на полуслове замолчал, и его лицо пошло пятнами:
– Савельев, соорудил бы ты чаю лучше. Сходи за кипятком в каптерку, как молодой сотрудник. А то с этой работой ни поесть, ни попить, власовцев с каждым днем все больше и больше.
Алексей хотел было возразить, что он не прислуга. Да и утром он сам лично видел в офицерской столовой, как Никодим завтракал двумя кусками хлеба с маслом. Но промолчал. Уже не первый раз капитан отправлял его из кабинета под благовидным предлогом, а после его возвращения все протоколы и признания были подписаны. Понурый и молчаливый задержанный сидел,
Поэтому, скрепя сердце, молодой лейтенант направился в сторону каптерки, где всегда в пузатом чайнике кипела вода. Он осторожно налил в большую жестяную кружку кипятка и отправился обратно по коридорам штаба к своему кабинету. Уже почти в конце пути навстречу ему выскочил из-за двери клозета бледный капитан Евстафьев. Подтяжки на его штанах были спущены, а на лбу выступили бисеринки пота.
– Что случилось, товарищ капитан? – удивился парень.
Никодим простонал, прижимая ладонь к животу:
– Худо мне что-то. Надо до фельдшера.
– А Грошев где, задержанный?
– Да закрыл я его в кабинете, – прокряхтел капитан. Он сунул ключи молодому оперуполномоченному. – Отправь его обратно в барак и следующего на допрос. Ох, без меня пока действуй, скрутило что-то.
Алексей заспешил к кабинету, долго возился с ключами, потому что ему мешала кружка, полная кипятка. Наконец скрипучая створка распахнулась от толчка плечом, лейтенант шагнул внутрь и ахнул – пол, стены и окно были залиты кровью. На полу лежал извивающийся в судорогах Грошев. Его тело тоже было залитой алой жидкостью. Савельев отшвырнул в сторону кружку и кинулся к распластанному на полу мужчине:
– Что, что случилось? Это Евстафьев, он вас избил?!
И тут же инстинктивно дернулся назад от жуткого вида: у Грошева на шее набухала кровавая полоса рваного разреза. Сам задержанный сжимал в залитой кровью руке осколок. В разбитое стекло завывал ноябрьский ветер. Бывший офицер и немецкий агент разбил стекло, пока офицеров не было в кабинете, и перерезал себе горло.
Узкие губы на лице у несчастного растянулись в безумной улыбке, в уголках рта выступила кровавая пена.
– Потерпите, я сейчас. Я приведу фельдшера! Срочно в госпиталь вас! – засуетился лейтенант, не зная, как помочь умирающему.
Тонкие пальцы ощутимо сжали рукав гимнастерки:
– Нет, нет, нет, я сам. Я сам это сделал! – Грошев открыл глаза, они светились радостью и спокойствием, впервые с тех пор, как Савельев увидел его в кабинете для допросов. – Я свободен, теперь я свободен! Я свободен, свободен!
Он выкрикивал эти слова, захлебываясь собственной кровью. Кричал с надрывной радостью, пока не захрипел и не дернулся в предсмертной судороге. Когда тело несчастного Грошева обмякло, а взгляд и безумная улыбка застыли навсегда, Алексей Савельев очнулся от оцепенения.
Парень кинулся к двери за врачом, потом сделал шаг к телу, проверил пульс на шее – мертв. Стянул свой ватник с крючка у двери и закрыл бледное лицо с жутким оскалом-улыбкой.
Весь оставшийся день младший лейтенант провел как во сне: он писал рапорт начальнику о произошедшем; отвечал
А Алексей механически ел, не замечая вкуса еды.
– Ты чего, лейтенант, смурной такой? Из-за самоубивца этого? Да не переживай, нашей вины тут нет. Сам он себе глотку распорол. Еще и окно разбил, паразит, как теперь работать, просквозит ведь от ветра.
Савельев вдруг резко спросил напарника:
– Нет нашей вины, вы уверены? Вы так думаете, что в его решении нет нашей вины? Грошев ведь не думал, что по возвращении его будут мучить допросами. Он не рассчитывал, что станет преступником на своей родине. Почему вы не допускаете, что он и правда хотел как лучше? Разве он не хотел вернуться назад и быть полезным советскому государству? Грошев же рассказывал, что только поэтому формально согласился на сотрудничество с абвером! Что, если он говорил искренне, а мы ему не верили – и от нашего недоверия он потерял надежду?
Капитан Евстафьев вытер рукой лоснящиеся от жирного супа губы:
– Молод ты еще, Савельев. Потому и веришь каждому проходимцу, кто умеет слезу пустить. У таких, как он, ни стыда, ни совести нет. Ты вообще знаешь, что наша контрразведка смогла предупредить операцию «Длинный прыжок»? Знаешь, что за операция? Гитлеровские агенты готовили покушение на лидеров «большой тройки», Сталина, Рузвельта и Черчилля во время конференции. Хотели прямо на мирных переговорах ликвидировать руководителей стран, которые за мир, за победу! После такого как этим перебежчикам можно верить? Пускай спасибо скажут, что не ставим к стенке без суда и следствия. Хотя им только такое и положено по законам военного времени!
Толстый палец почти ткнул Савельева в грудь:
– Ты жалость эту убирай. На нашей службе она ни к чему. В СМЕРШ надо людей видеть насквозь, всю их гниль, слабость! Подлецов кругом много развелось, так и норовят и нашим, и вашим служить. Если будешь каждому верить, то ни одного власовца на чистую воду не выведешь, – тяжело крякнув, Никодим поднялся из-за стола. – Там уборка в кабинете идет. Сегодня работу провести не получится. Ты проследи там, посиди, чтобы все хорошо отмыли. А потом запрешь дверь. Я в казарму, мне доктор велел отлежаться сегодня. Здоровье ни к черту стало из-за этих предателей да шпионов. Расшатали мне все нервы. А ты им в рот глядишь.
С этими словами Никодим тяжело пошагал к выходу.
Его молодой напарник так и остался сидеть в тяжелых раздумьях, склонясь над тарелкой. Молодому мужчине было муторно на душе от мысли, что этого могло бы не случиться, доверяй они чуть больше словам Грошева.
После обеда младший лейтенант Савельев вернулся в кабинет. Однако здесь полным ходом шла уборка: звенели ведра, пахло хлоркой и загустевшей кровью, звонко шлепали мокрые тряпки, а плотник бурчал что-то под нос, примеряясь к разбитому окну. Алексей сгреб со стола все бумаги – протоколы допросов и личное дело Грошева, – пристроился в коридоре на подоконнике, чтобы снова перечитать те сведения, что раз за разом повторял задержанный.