Чужой среди своих 3

Панфилов Василий Сергеевич

— Это всё меняет… — отрешённо сказал он, протирая губы носовым платком.

— Простите? — поинтересовался я,

— Да? — живо повернулся адвокат, — А, ты об этой истории… Нет, нет, не переживайте, вас это не касается, это… хм, эпизод из другого кинофильма.

Он, не говоря больше об этой истории, так выразительно сыграл бровями и глазами, что и без слов стало понятно, что всё это — и МИДовец, и чай в лицо, и, возможно, опоздавший оператор, только часть Большой Игры, ведущейся Членами Политбюро, и мы в этой игре пешки,

а скорее даже — пылинки.

Не очень приятно осознавать это, но реальность, увы, не всегда приятна. Это в нашей истории мы с родителями Главные Герои, а в других, куда как более масштабных исторических сагах, мы всего лишь проходные персонажи, которых, быть может, и в титрах не упомянут.

Ожидание нужного нам рейса даже не томительно, а мучительно! Время и без того ощущается странно. Одна минута идёт как бы не за час, так ещё и эти минуты густо заполнены событиями, и нам, на нервах, каждое из них кажется судьбоносным.

Вот один из сопровождающих нас КГБшников, выразительно покосившись на нас, подошёл к двери, отделяющей ВИП-зал от простых смертных, и сразу…

… а что это, чёрт подери, значит?!

Сердце то начинает колотиться, как сумасшедшее, то сбивается на аритмию, а воды, прогулявшись в сопровождении комитетчика в туалет, я выпил, наверное, литра три, и всё — потом!

Наконец…

— Объявляется посадка на рейс…

— Ну, — выдохнул адвокат, вставая, — с Богом!

Длинная рулёжка, и вот наконец колёса отрываются от советской земли, и мы в воздухе. Смотрю в иллюминатор, не отрываясь, это всё — память…

В облаках откидываюсь назад, не забывая то и дело поглядывать в окошко. Почему-то кажется, что границу СССР я каким-то образом сумею разглядеть даже в облаках, хотя это, конечно же, бред!

Очень хочется поделиться с родителями своими мыслями и впечатлениями, но нас снова, как и в автобусе, рассадили отдельно. Рядом со мной только комитетчик, профессионально угрюмый, молчаливый, неодобрительный.

В Вене, наверное, он прогуляется, обменяет наручные часы, а может быть, и не только их, на местную валюту, а её на заграничные вещи для родных, и, вернувшись домой с подарками, будет с радостью принят женой и детьми. И потом, раздав подарки, за накрытым столом, будет рассказывать им об ужасах капитализма — уж он-то знает!

А может быть, он идейный? Хотя… кошусь на него и понимаю, что мне на это плевать, и очень скоро, надеюсь, я смогу выдохнуть, и все эти комитетчики, запреты и постановления, вся эта коммунистическая шелуха, останется в прошлом.

Время тянется и тянется… Сходив в туалет в сопровождении комитетчика, увидел родителей и выдохнул с облегчением. Всё казалось почему-то, что я, может быть, в самолёте один, а их, заведя в салон, вывели потом через запасной выход ради какой-то особо подлой интриги. Но нет…

На меня косятся

пассажиры, стараясь не встречаться взглядами — это если говорить о наших…

… хотя какие они мне теперь наши?

А иностранцы, наоборот, смотрят с интересом, пытаются как-то выразить поддержку. С нами летят и два журналиста, решившие, как я понял, взять с нашей истории всё, и я, чёрт подери, решительно за!

Лёгкое, почти незаметное касание колёс бетонной полосы, и самолёт покатился, потихонечку сбавляя скорость.

Вот сейчас, сейчас… ещё несколько минут, и всё…

Мы сходим по трапу, под моими ногами Австрия, и меня немного качает, как пьяного, и сам я, как пьяный…

Жду родителей, пропуская пассажиров, и мне всё равно, что там говорит комитетчик…

… у него больше нет власти надо мной!

Нас уже ждут официальные представители австрийской стороны, ХИАС и Джойнт[viii], репортёры и ещё какие-то люди

Вижу наконец родителей и спешу к ним, обнимая так крепко, как только могу. Всё остальное потом…

… я только сейчас поверил наконец, что всё у нас будет — хорошо!

[i]Поправка Джексона — Вэника (англ. Jackson–Vanik amendment, в советской историографии «Джексона — Веника») — поправка 1974 года к Закону о торговле США (1974), ограничивающая торговлю со странами, препятствующими эмиграции, а также нарушающими другие права человека.

[ii] Начётничество — в старообрядческой среде — начитанность, учёность, хорошее знание Священного Писания и Предания[1]. В нерелигиозном понимании — машинальность, неразборчивость в перенимании познаний, механическое, некритическое усвоение прочитанного

[iii]Цдака (ивр. ????? — «справедливость», в нерелигиозных кругах принято обозначать словом «благотворительность») — одна из 613 заповедей в иудаизме. Обязательное дело в пользу бедных, нуждающихся, а также на развитие проектов, способствующих распространению иудаизма и истинных знаний о нём.

[iv] Ici, ils dansent et tout ira bien- Здесь танцуют, и всё будет хорошо (фр.) Слова, написанные на развалинах Бастилии

[v] Основатель испанской инквизиции, первый Великий Инквизитор.

[vi] О 7000 000 советских потерь — Интервью тов. И. В. Сталина с корреспондентом «Правды» относительно речи г. Черчилля. «Правда» №62 от 14 марта 1946 года.

[vii] Юнона и Авось на стихи Вознесенского.

[viii] ХИАС, Джойнт — еврейские эмигрантские организации.

Эпилог

Сослагательное наклонение

— Да, мама, слушаю… — отвечаю чуть рассеянно, переключив телефон на громкую связь и сверяясь с данными на мониторе.

— Да, да… — а здесь, кажется, ошибка в данных, надо бы перепроверить.