Чужой среди своих 3
Шрифт:
— К месту, — киваю благодарно, — с чаем хорошо пойдут!
Мальчишка сияет… как же, он не нахлебник, он со всеми, он наравне! Вот же ж… и не детдомовский, и семья полная, но там — столько комплексов, такой абьюз…
… и никого это не волнует. Все так живут! Вся, мать её, страна, с ПТСР[v]! Последствия царизма, ПМВ, гражданской и последующей разрухи, коллективизации и перегибов на местах, ВОВ, и снова — разруха, перегибы на местах…
Какая там педагогика, какая психология… любят, но орут, любят, но бьют… и насаждают,
Денис вернулся с чайником и низенькой, жирной медсестрой, сурово оглядевшей нас поверх очков.
— Под твою ответственность, Савелов, — сообщила она, и, получив уверения в неизбывном почтении, и что мы, да никогда… а также кусок пирога, который, согласно правилам игры, нам пришлось вручать через уговоры, медсестра удалилась с чувством выполненного долга.
— Девочек позовём? — решил было реабилитироваться Лёшка.
— Да ну… — поморщился Денис, — сегодня эта, Утконоска дежурит, опять припрётся скандалить.
Санитарка со своеобразным прозвищем, полученным из-за её привычки к месту и не к месту вставлять, что она, вот этими вот руками, за нами утки выносит, особа скандальная, и я бы даже сказал — психованная, очень даже может, что «со справкой». Раз на раз не приходится, но вспыхнуть может на ровном месте, и каждый раз — как прорыв канализации!
В последний раз она отметилась тем, что, убирая палату у девочек, за каким-то чёртом смахнула с тумбочки детскую книжку, и начала с непонятным ожесточением толкать её шваброй к выходу. Владелица, мелкая девчонка, только-только вышедшая из детсадовского возраста, кинулась за своим сокровищем, за что была бита грязной тряпкой.
Сам я этого не застал, но эпизод, в общем-то, не самый выдающийся в этом сериале. Право взрослого, притом де-факто почти любого, на воспитательные оплеухи, кручение ух и нотации по отношению к ребёнку, почти неоспоримы. Это не садизм, а забота, понимать надо! Неравнодушный человек, переживает за тебя, неблагодарного. Воспитывает!
Прошло уже несколько дней, и, судя по всему, у Утконоски приближается очередной прорыв эмоций, а где и когда прорвёт канализацию её разума, я могу только гадать. Хочется только, чтобы этим гейзером не ошпарило меня…
— Савелов! — медсестра вошла, когда мы уже прикончили пирог с бутербродами и подъедали пряники, сёрбая чай с карамельками, ощущая себя довольными и надутыми по самые брови, — К тебе мать пришла.
— Да, Ираида Павловна, спасибо, — вытираю губы и улыбаюсь, — тоже, наверное, что-то вкусное принесла!
— Ну беги, — блеснув золотыми зубами, улыбается женщина в ответ, колыхнув желейными подбородками, — Давай, не заставляй мать тебя ждать! Только накинь что-нибудь поверх пижамы, внизу холодно.
Киваю благодарно… и что с того, что она падка на подношения в виде пирожков,
Увидев маму ещё с лестницы, машу ей рукой, в скором времени погружаясь сперва в объятия, а потом — в заботу.
— Я вот котлеток нажарила — с чесночком, как ты любишь. Вот… где же они?
— Найдём, мам! — успокаиваю её, зарывшуюся было в сумку, — Не переживай!
— С ребятами вместе едите? — зачем-то переспрашивает она то, что давно уже знает.
— Да, все вместе, — киваю я, — Кстати! Лера уже приходила, пирог принесла с картошкой, и бутерброды с колбасой. Пирог, кажется, сама делала.
— Хорошая девочка, — не слишком уверенно говорит мама. Лера ей нравится, но не в качестве будущей невестки, слишком уж она… слишком! Объяснять, что мы с ней друзья, и что ближайших планах у меня детей у меня… хм, ну уж женитьба — точно нет, бесполезно, и да — я пытался!
Мама умная, но так… местами, а местами — инстинкты, и то самое, из анекдота…
' — Чем отличается еврейская мамаша от террориста?
— С террористом можно договориться'
… и это ведь сами евреи придумали, а не какие-нибудь недоброжелатели!
— Так хорошие ребята? — зачем-то переспрашивает она, теребя руками полу вязаного жакета.
— Ну да, — пожимаю плечами, — с поправкой на возраст, конечно.
— Возраст… — ностальгически вздыхает она, касаясь моей щеки тыльной стороны ладони, — сам-то…
— Улыбаюсь… она всё понимает, и я всё понимаю, это так, минутка нежности, дозволенная в толпе.
— Так что с переводом? — спрашиваю маму.
— Где это… — она вместо ответа закопалась в сумку, — я ведь специально отдельно заворачивала, и таким шпагатиком, на бантик…
— Найдём все, — прерываю её, — Ну так что?
Хочу перевестись в ведомственную больницу — там, насколько я слышал от мужиков на работе, куда как получше лечат, да и лежать, я полагаю, будет поинтересней. Не выпить-покурить, понятное дело… но взрослые, они и есть взрослые.
Она ж своя, и медперсонал — свой, который и доплаты какие-то получает от фабрики, и путёвки, и, бывает, квартиры! Такие, ведомственные и подшефные больницы, школы, техникумы и детские садики, куда как получше среднего по стране.
Положение у меня двойственное, и с одной стороны, я несовершеннолетний, которому положено лежать в детской больнице, но с другой — работник фабрики! В законах такие вещи прописаны мутно, и по сути, это остаётся на усмотрение нижестоящих инстанций.
— Ну так что? — снова повторяю вопрос.
— Хорошая ведь больница, сам говоришь… — не слишком уверенно ответила мама, вильнув взглядом.
— Ага… — озадачился я, — что-то случилось? Да не бойся! Я на поправку уверенно иду, в обморок от плохих новостей не упаду.