Чужой. Сердитый. Горячий
Шрифт:
— Когда тебе было семь, отец отпустил нас гулять вместе во дворе строго под мою ответственность. Я заигрался с ребятами, пока ты, разложив на проезжей части мелки, стала разрисовывать асфальт возле поворота. Я думаю, ты помнишь тот момент, когда машина выскочила из-за угла и едва успела сбавить скорость. Тебя откинуло на несколько метров. У тебя был перелом ноги, двойной перелом руки и сотрясение. Отец тогда был настолько зол, что впервые накричал на меня и сказал, чтобы я не смел приходить к тебе в больницу, потому это была только моя вина. Он был прав, я не уследил, а он сидел возле тебя изо дня в день, помогая пройти полную реабилитацию.
Да,
— Когда он признал, что ты всё ещё ребенок, стал отпускать на улицу. Каждый раз отец выходил на балкон с книгой, приглядывая за тобой. Ты больше никогда не оставалась без его внимания.
— Помню, что все надо мной смеялись и называли папиной соплячкой, — покачала я головой. — Мне приходилось сбегать, чтобы погулять с кем-то, за что позже допоздна учила ненавистную биологию и физику.
— А разве тебе было легче получить по заднице ремнем? Вряд ли. Отец пытался справиться с тобой как мог… Вместе со мной, — договаривает Андрей, и я недоверчиво прищурилась.
— Не поняла?
— Твой выпускной. На самом деле это моя вина, что отец запретил тебе идти на вечеринку после официальной части, — Андрей поджимает губы, опустив глаза. — Помнишь Олега? Мой бывший одноклассник, твоя безответная первая любовь. Перед окончанием года он всем хвастался о том, как страстно ты целуешься за гаражами. Когда мы подрались, он пообещал, что на выпускном возьмет тебя в первом же попавшемся месте. Ты мне не поверила. Я очень за тебя волновался, поэтому рассказал всё отцу, и он проследил, чтобы после официальной части мы поехали в ресторан и посидели в кругу семьи. Даже тогда он не хотел тебя разочаровать, но ты устроила грандиозную истерику, — Андрей натянуто улыбнулся, очевидно вспоминая, как в ресторане я скинула тарелки со стола, стянув скатерть, протестуя запретам отца.
После вечеринки Олег больше ни разу не появился в моей жизни. Уехал учиться в другой город и даже сменил номер, одним сообщением расставшись со мной. Тогда только я поняла, что и Андрей, и отец оказались правы. Но не замечать правоту отца было проще, чем принять свои ошибки. Поэтому сразу после выпуска, я начала готовиться сбежать в Москву подальше от отца и его давления.
— Он всегда был рядом со мной, — шепчу я, впервые оценив поступки отца во взрослой жизни. Отец всегда был рядом и знал, какие школьные предметы я ненавижу, с какими одноклассниками ссорюсь и о чём мечтаю. — Мне всегда казалось, что он срывался на мне и отыгрывался после тяжелых рабочих дней… — выдохнула я.
— Никогда, — низкий, уверенный голос, который не принадлежит брату.
— Пап, — я растеряно привстала, осматривая отца, притаившегося у дверного проема. Он подходит ближе, тоскливо улыбнувшись. — Я вела себя ужасно, — признаюсь я, ощущая такую же тоску.
— Ты всегда была девочкой с характером. Вся в меня! — он садится на кровать. Тянусь к нему, крепко обнимая. — Но, если бы мне дали шанс что-то изменить в прошлом… Так и знай! Ничего бы не изменил! — по-доброму смеется отец. Андрей накрывает наши объятия своими, и я впервые чувствую себя самой важной частичкой семьи,
Из своей жизни выношу новые уроки, и теперь я понимаю, что без моих близких я никогда бы не справилась. Я чувствую себя нужной, и все, кто рядом со мной, готовы защищать до последнего вздоха.
***
Я пугаюсь, когда кто-то накрывает мой рот и до боли впивается пальцами в плечо.
— Это я, не шуми, — шепчет Вадим, заставив меня осмотреться. — Одевайся. К окнам не подходи, — говорит он и сонливость резко исчезает.
Замечаю, насколько сильно Вадим взволнован, и кажется, очень нервничает. Парень терпеливо ждёт, но поторапливает и помогает надеть курточку. Не мою, какую-то чужую, мужскую, с тяжелым запахом одеколона.
— Твоя слишком приметная, — говорит парень, указав на моё красное пальто.
Глаза немного колит от недосыпа и выплаканных слез за последнее время. На часах четвертый час утра.
— Гордеевы нас выследил? — шепчу я, и в ответ замечаю твердый кивок.
— Дай мне свой пистолет, — не успеваю отреагировать, как Вадим сам вытягивает из-под подушки пистолет и проверяет его рабочее состояние. — Отлично. Помнишь, как мы играли в прятки в особняке?
— Да, — непонимающе киваю.
— Тебе нужно отправится к сараю, наша третья точка возле озера. Я тебя прикрою, но ни в коем случае не шуми и не ходи на озеро. Если будет необходимо — беги через лес, не задерживайся ни в одном месте, если кто-то тебя преследует. В твоём рюкзаке есть всё необходимое, — он помогает надеть рюкзак на спину, — действуем по плану и никакой самодеятельности. Люди Князя будут здесь через десять минут, тогда я приду к тебе и уведу в безопасное место. Всё ясно?
Мне остается только нервно закивать.
— Свет мой, нельзя сейчас нервничать, — Вадим проводит рукой по моей щеке, утешая. — Ты у меня сильная девочка, — улыбается он, целуя в лоб. — Тебе нужно покинуть дом. Если начнут штурм, ты уже не сможешь выйти.
Вадим выводит меня на улицу, и достает свой пистолет, провожая меня взглядом, придавая уверенности. Надев капюшон, я осторожно иду вдоль дома, забора и деревьев, держась как можно дальше от белоснежного снега, на котором я сразу стану легкой мишенью.
Дорога занимает несколько минут, учитывая, что мне приходится оказаться по колено в снегу и перелезать через забор. Никто не стреляет, не шумит, не кричит и, тем более, не пытается меня убить. Я оглядываюсь по меньшей мере сотню раз в каждую сторону, и отпираю тяжелую дверь амбара, проскальзывая внутрь.
Я сразу подбегаю к шаткой деревянной лестнице, взбираясь наверх. Вадим показывал, где можно укрыться в случае опасности. Это возвышение в амбаре оказалось ручной кладкой из досок около двух-трех метров над полом, устланная сеном. Из-за каждого моего шага, всё скрипит и вибрирует под моим весом, волнуя настораживающими звуками.
Подхожу к сложенным тюкам, спрятавшись за сеном. Сажусь, прикрыв глаза. Сердце так волнительно бьется в груди, что прямо-таки оглушает. Только через несколько минут понимаю, что на улице началась настоящая перестрелка, когда я сжимаюсь от каждого выстрела.
Держу пистолет, крепко сжимая его в своих руках, отвлекая себя рассматриванием завитков на ручке оружия… Но я не могу не думать о моих родных и Вадиме. Что, если им не повезет, и они попадут под пулю? Я же не могу сидеть и ждать чьей-то смерти ради своей безопасности? Что, если именно в эту минуту они нуждаются во мне, пока я прячусь здесь, как мышка?