Чужой. Сердитый. Горячий
Шрифт:
Какой бы мразью ни был мой отец, он всегда оказывается прав. И он прав в том, что мне нужно мыслить холодным умом без горячности и взрывных эмоций, которые так яростно рвутся наружу. Но как же мне быть холодным и равнодушным, когда почти на моих глазах взорвалась машина с женой, а отец твердо уверен в инсценировке? Это бьёт поддых, когда я немощно лежу на лопатках.
Надеваю свежую одежду. Выбираю один из костюмов темного синего оттенка, плотно застегивая воротник рубашки, затягивая его красным галстуком. С каждым прошедшим часом я всё уверенней оцениваю ситуацию и готов уже ринуться на последующие
А ведь это вполне реалистичный план побега с отменным результатом и с достатком времени, чтобы сбежать от преследователей. Похвалю мальчишку, этого неугомонного полицейского, за сообразительность при встрече, а после уничтожу его. Уничтожу так, чтобы он и сам себя не считал человеком, и только потом убью… Или предоставлю эту возможность смелой женушке, которая сама пристрелит свою последнюю надежду. Ему в любом случае не жить, а вот ей придётся расплачиваться и вымаливать своё прощение очень долго… И болезненно.
Она исчерпала абсолютно все резервы моего терпения!
Нужно поскорее закончить бессмысленные игры в хорошего или плохо мужа. У меня нет больше сил каждый раз бегать за ней и сглаживать острые углы после того, как Ярослава очередной раз взбрыкнёт. Ей, как оказалось, суждено быть моей женой со своим жалящим языком и быть наказанной за любую наглую выходку в её безупречном, неповторимом стиле.
Не пристало жёнам человека моего положения быть такой стервозной, строптивой и вольной женщиной. Это неправильно, это — проблематично. Это противоестественно. Моя мама не такая, она надёжная, спокойная и терпеливая.
Я совру, если скажу, что её игры были скучными, но сейчас она пересекла границу, и пути назад больше нет. Не приведи Господь, она пойдёт на ещё одну подобную выходку! Мне нравится, когда она послушная и как неожиданно может выпускать зубки, но каждый раз позволять ей обманывать себя, строить интриги за моей спиной, и ко всему прочему близко общаться с другими мужчинами… Не позволю. Никогда!
Я не стану делить мою жену ни с кем, как и давать ложные надежды на мнимую свободу, ведь я никогда не смогу ее отпустить. Это довольно очевидные вещи, которые она отказывается понимать. Словно ради этого чертового побега она и живет, улыбается, ласкает мою грубость, сбивая с меня спесь. Я никак не мог раньше понять, чего она добивается, ведь точно знал, что у неё нет возможности сбежать дальше частного сектора, а вот теперь все стало на свои места. Она тщательно продумала план побега и только поэтому было такой идеальной.
Мои другие женщины до Ярославы были разные: как она — строптивые, и примерно покорные, подобной которым она никогда по-настоящему не была. Те женщины сами шли в мои руки и были не против немного разнообразить обычный классический секс, но всё-таки сбегали, поджимая свои задницы от страха и новых ощущений… Ярослава была не против отдаться и буквально приказала трахнуть её жестко в тот роковой вечер нашего знакомства, с полыхающим диким взглядом и с жаждой голода отдалась полностью в мою власть.
И вот эта самая женщина потом начала рассказывать глупые сказки, что любит сопляков, которые падают к её ногам и лелеют взглядом. Умоляю! Одного
Только девочка просчиталась со мной, ведь это мне нравится брать женщин без остатка. Я испытывал ее каждый раз новым шлепком, сильным, откровенным. Сжимал горло с каждым разом сильнее, лишая воздуха, и укладывал ее в самые неудобные позы, удовлетворяясь выпяченной аппетитной задницей или заломленными хрупкими запястьями… А она каждый раз отдавалась больше, хотела большего, умоляла не останавливаться, заставляя меня каждый раз срываться, наполняя своей любовью. И я убедился остаточно, что она та самая женщина — моя женщина.
И в тот вечер в гостинице я оказался очарован ею, как и по сей день покорён этой женщиной, её твёрдым характером, утончённой внешностью и глубокими мыслями. От такого сокровища отказаться тяжело, практически нереально, и поэтому я не собираюсь терять своё. Накрепко привяжу её к себе и больше не дам возможности отойти от меня ни на шаг.
Оборачиваюсь к зеркалу, поправляя воротник пиджака, разглядывая свою совершенную фигуру в отражении. Собранный, уверенный в себе и с угрожающим взглядом мужчина. Да, в таком состоянии я готов ко всему и даже больше, чем вернуть жену под свое крыло и спрятать от мира, который так отчаянно хочет вырвать ее из моих рук.
Я готов крушить.
Эльдар заходит в мой номер, придерживая двери для моего отца, который чеканя каждый шаг, проходит в центр гостиной комнаты. Позади него горничная, мышей проскользнувшая к стеклянному столику, оставляя поднос с алкоголем и стаканами. Молчаливая девочка склонила голову, сжавшись и замерев на месте, ожидая приказа.
В руках отца чёрная папка, которая привлекает моё внимание.
— Выглядишь безупречно, Максим, — довольно говорит отец, скользнув по мне оценивающим взглядом, — но ты слишком напряжён, выпей виски и присмотрись к девочке. Она хорошенькая и вполне сгодится для пары часов твоих потребностей, — его слова звучит так легко, словно он предлагает мне десерт после плотного ужина.
— Я женат, — нахмурился в ответ, но лишний раз прошёлся взглядом по горничной. Она хороша только тем, что похожа на Ярославу: простая, стройная блондинка, не больше. Ярослава, будь сейчас на месте этой горничной, вперила бы в меня свой уничтожающий взгляд, испепеляя, возбуждая и рождая между нами сильную, затмевающую мой рассудок любовь. А пародия жены неинтересная, безвкусная. — Для моих потребностей, как ты выразился, сгодится моя жена или никто вообще, — уже прорычал я, взглянув на отца.
И я не лгу. Только с Ярославой у меня получается расслабиться по-настоящему.
Другие женщины уже давно для меня не существуют, не возбуждают, не привлекают. Но от моей девочки кровь кипит по жилам, сердце ускоряет ритм, а член вздымается, едва я к ней прикасаюсь. Ярослава — моё откровение, моя любовь и моя слабость, а других я не хочу. Другие — ничто, в сравнении с ней.
— Ладно, тогда я её сам развлеку, у тебя всё равно будет много дел, — пожимает плечами отец, вызывающий во мне сомнительное чувство ревности.