Ciao, Plumatella! Дневник эмигрантки, или Жизнь в другом измерении
Шрифт:
Школа № 63
В 5-м классе мы присматривались друг к другу. Устанавливались первые симпатии. Прямых антипатий не было. Рассаживались по партам по принципу симпатии. Я села за парту с Таней Крайко, справа, рядом с гардеробом. Таня жила недалеко, я часто бывала у них дома, мы с ней сильно сдружились. Впоследствии она стала инженером по строительству мостов и тоннелей. Сзади меня села Лена Фадеева, она была сильна в математике. После школы окончила Радиотехнический Институт по специальности АСУ и осталась там преподавать.У окна слева сидела еще одна Таня, Агейченко, она тоже была сильна в математике и после школы окончила физико-математический факультет. Сидела она
Так мы сколотили интеллектуальный костяк класса, в который вошли в основном девочки, но мы взяли туда и пару мальчиков. В классе был положительный менталитет, и мы всецело отдались изучению наук. Среди учеников в классе не было интереса к социальному положению родителей. Родители моих подруг были инженерами, мать еще одной девочки, как и моя, работала на телевидении. Несколько детей были из неблагополучных семей, мы об этом знали, но отношения со всеми были дружескими. Буллизма не было. Так прошло 5 лет.
Иногда мы собирались на квартире у нашего товарища. Он жил напротив школы в доме, где и моя подруга, на первом этаже. У Игоря, единственного в классе, был собственный бобинный магнитофон, и у него мы могли слушать только что появившиеся записи «Битлз». Мне они очень нравились. Это была совершенно другая музыка – свободная, интеллигентная, она шла из души, сердца и разума.
Шел 1968-й год…Мы слушали музыку и играли в дурацкую игру, которая называлась “бутылочка”: все садились в круг, кто-то крутил бутылку от шампанского и та пара, на которую выпадало направление бутылки, должна была уединяться в другой комнате и целоваться. Мне эта игра не нравилась, поэтому заявила, что целоваться ни с кем не собираюсь. Все это были невинные возрастные игры.
С учителями нам повезло. Это были профессионалы, которые будили в нас интерес к познаванию. Школа была с профессиональным уклоном и давала основы навыков, необходимых каждому в жизни: девочки проходили уроки кройки, шитья и кулинарии, мальчики знакомились с основами слесарного, столярного и электрического дела. Часто мы, девочки, перенимали “опыт” у мальчиков, познавая азы их уроков или приглашали на обед, который готовили своими руками. Физическое обучение было поставлено на высоком уровне. Занимались с нами два преподавателя, и оба были еврейского происхождения: Лев Семенович Шейнкман и Марк Абрамович Перлин. Именно они привили нам любовь к спорту, который стал частью моей жизни, и моих одноклассников, думаю, тоже. В классе тут же определились лидеры в легкой атлетике – это были мои подруги Лена, Наташа и я. Мы были стайерами. Бегали также в лыжных гонках за городом. А как приятно было получить чашку горячего кофе из рук физвоспитателей после лыжной гонки! Они же водили нас в бассейн и привили, по всяком случае мне, любовь к плаванию на всю жизнь.
Преподавательский состав в школе был в основном женский. Был еще один мужчина, учитель пения. Его звали Валерий Иванович. Он приходил на уроки с баяном и внешним видом чем-то напоминал Элвиса Пресли. Вскорости наш девичий коллектив объединился вокруг него. Мы собирались в столовой, где также стояло пианино, и “отрабатывали” русские романсы.
В этом же помещении столовой иногда устраивали школьные вечера. В зале звучала медленная музыка, в основном вальсы и танго, иногда ставили что-то быстрое в стиле твиста, но музыка в стиле “Битлз” официально не приветствовалась. Девочки выстраивались вдоль одной стены, мальчики – вдоль другой. С первыми звуками музыки мальчики медленно двигались через весь зал в сторону девочек и выбирали, кого пригласить на танец. Я не любила эти вечера, не любила стоять вдоль стены и ждать, когда тебя выберут, и не ходила на них.
Почти у всех девочек
В музыкальной школе мы изучали сольфеджио, писали нотные диктанты на слух. Это у меня хорошо получалось. Нас учили различать разные инструменты в оркестре. На уроках музыкальной литературы изучали жизнь великих композиторов и их произведения. Это было познавательно. У меня хороший музыкальный слух, но слабый голос, я всегда это знала. В музыкальной школе был хор, в котором я пела в течение 5 лет. Он состоял из детей, которые изучали музыку, поэтому петь с ними было легко. Если кто-то ошибался, учитель говорил на какой ноте ошибка и все становилось на свое место. Ноты имели свои названия и длительность – определенное время держания, такт отбивался правой рукой: 3/4 -х – вниз – направо – вверх, раз, два, три… раз, два, три…В хоре было 4 голоса – сопрано, 2-е сопрано, теноры и басы. Я пела сопрано.
После окончания школы у каждого из нас определилось направление в профессии: мои подруги были лидерами в области математики, я была одной из лучших в школе в области языка и литературы, что, вероятно, не вызывало удивления: ведь моя мать была журналистом, главным редактором редакции для детей и юношества на ГосТелеРадиовещании БССР. После 8-го класса мать перевела меня в школу № 20 с усиленным изучением французского. Школа была для детей VIP, действительно, в моем классе дети ходили с “задранными” носами. Я тоже была ребенком VIP. Но дома у нас была тяжелая обстановка. Вряд ли “бриллиантовые” дети смогли бы понять, что означает жить с отцом, опущенным до самых низов, даже если мать VIP. Она отдыхала на юге, когда я, воспользовавшись ее отсутствием, забрала документы и вернулась в обычную школу к моим товарищам.
В последних классах преподавателем по литературе была Татьяна Григорьевна Сокол. Она не жалела своего времени для нас, это была знающая, тонкая, интеллигентная личность! Мы часто бывали у нее дома, она организовала литературный кружок и наш девичий костяк с удовольствием посещал его после занятий. Татьяна Григорьевна была из тех знающих свое дело учителей, которые будят интерес и вселяют искру познания в своих учеников. Мы были теми “белыми листками” бумаги, которые продавали в школьном подвале, и на которых она чертила первые символы великого, доброго, вечного.
С математикой у меня были если не натянутые, то холодные отношения. Мне удавались все алгебраические абракадабры, но сухость этой науки меня «не грела». Впрочем, я всегда осознавала необходимость расчетов в жизни и прилежно выполняла формулы. Данные моего университетского диплома, рассчитанные с помощью языка Фортран, выполненные при любезном сотрудничестве школьной подруги Лены, были явным новшеством для того времени.
Химия была чем-то эфирным, непознаваемым, летучим… Вероятно, потому что она ассоциировалась с молоденькой преподавательницей Татьяной Ивановной. Хрупкая, миловидная, ей было около 25 лет и наши мальчики, которым химия была менее интересна, чем ее ножки, постоянно строили ей глазки и делали мелкие пакости с камчатки, чем вводили ее в краску.