Цица: Биография кошки
Шрифт:
Я завязал себе глаза и стал пробовать двигаться по дому на ощупь. Я без труда попадал туда, куда мне было нужно, но иногда спотыкался о стоящие на полу предметы — электрический камин или кофейный столик. Лежа в постели, я пробовал выключать свет не глядя — просто потянув за шнурок. Я это без труда проделывал сотни раз, не задумываясь. Но когда я сознательно поставил себе такую цель, у меня перестало получаться. Я не мог найти болтающийся шнурок, да и только. Но вообще-то в будущем у меня не будет необходимости включать или выключать свет.
Попытался я и печатать вслепую. Я пользовался пишущей машинкой всю жизнь, даже научился печатать
Если, как утверждают, сознание, что завтра тебя повесят, чудесным образом обостряет умственные способности, сознание, что ты скоро ослепнешь, ничуть не меньше стимулирует мыслительный процесс. Тут я хотел бы в пояснение сообщить о себе нечто, казалось бы, не имеющее к делу никакого отношения. За всю жизнь я никогда не задумывался о своем возрасте — кроме того дня, когда мне исполнилось сорок лет. Тогда я впервые осознал, что не буду жить вечно. Эта мысль меня угнетала дня два-три. Я раздумывал о вечности, бессмысленности существования и неминуемой смерти. Но потом пожал плечами и принял свое сорокалетие как данность. Сорок так сорок.
Но в ходе этих глубоких размышлений я осознал лишь одно — что когда-нибудь умру. Мне и в голову не пришло, что наступит день, когда я не смогу жить нормальной жизнью здорового человека, не смогу играть в теннис, писать книги, ухаживать за женщинами — даже если эти ухаживания не всегда завершаются успехом. И тем более мне не пришло в голову, что я могу ослепнуть. Правда, я вообще не склонен размышлять о болезнях и несчастьях. Я годами не показываюсь врачу. Я никогда не проходил диспансеризацию, считая, что если начать думать о болезнях, то непременно что-нибудь подхватишь. И у меня даже никогда не было домашней аптечки.
Когда я попал теннисным мячом себе в глаз, моя партнерша посоветовала мне, вернувшись домой, промыть глаз борной кислотой. Я сказал, что у меня нет борной кислоты. Борная есть в каждой домашней аптечке, возразила она. Я ответил, что, может, оно и так, но у меня нет домашней аптечки. Сначала она мне не поверила, потом стала требовать от меня обещания, что завтра я ее куплю. Я отказывался это обещать. Всегда жил без аптечки и дальше так буду жить. К чему это глупое упрямство? — спросила она. Я считаю, ответил я, что стоит только купить аптечку, как с тобой начнут случаться разные неприятности. Человек не любит зря тратить деньги. Если уж потратил, то надо, чтобы покупка приносила пользу.
Кроме того, я всю жизнь отказывался слушать советы непрофессионалов. Если уж заболел, надо идти к врачу. Я в жизни не принимал снотворного, и единственное лекарство, которое держу в доме, — это аспирин. А иногда и аспирин кончается. Но теперь, в возрасте шестидесяти с лишним лет, я вдруг понял, что не только могу внезапно умереть, но что со мной может случиться нечто несравненно худшее: я могу стать инвалидом, калекой, ослепнуть. Я вспомнил своих юных подружек, которые почему-то благоволили ко мне, и решил, что таких знакомств надо впредь избегать. Одно дело — проводить время с немолодым мужчиной, и совсем другое — со слепым стариком. Эта мысль оказалась особенно удручающей.
Я прикинул свои финансовые перспективы. Если мне будут продолжать платить за переиздания (и
Я задумался. Достаточно ли серьезно я отношусь к угрожающей мне слепоте? Кажется, я над ней подшучиваю. С чего бы это? От отсутствия воображения, от того, что я просто не могу осознать весь ужас того, что меня ждет, или от врожденной неспособности вообще отнестись к чему-нибудь серьезно? Что это — храбрость или трусость? Я как будто пытаюсь приручить беду, не смея взглянуть ей в лицо, пытаясь встать на дружескую ногу со Слепотой и убедить ее, что мы, по сути дела, не являемся врагами, и мне нечего ее бояться.
Так оно на самом деле и было. Не мог я просто так смириться с неизбежностью. Кто-то спросил меня (кто-нибудь обязательно задаст такой идиотский вопрос), смогу ли я играть в теннис. «Разумеется, — ответил я, — только белой ракеткой» [1] . Что это я, черт побери, вытворяю? Острю на тему величайшей трагедии своей жизни? Да. Я так поступал всегда. С большим или меньшим успехом.
Друзья отнеслись к моей трагедии по-разному. Я не приставал ко всем подряд со своей бедой, но многие о ней знали, и, разумеется, я был благодарен тем, кто отнесся к ней с искренним сочувствием и заинтересованностью. Некоторые были потрясены и слишком громко и слишком жизнерадостно уверяли меня, что все это вздор и ничего такого со мной случиться не может. Другие, так же как и я, отказываясь признавать реальность, пытались шутить по этому поводу. Например, один мой приятель сказал:
1
В Англии слепые ходят с белой тростью. (Здесь и далее — прим. перев.)
— Тебе повезло. Тебя предупредили заранее и дали время на подготовку.
— Но я привык к своим глазам — ответил я ему. — Мне жаль будет их потерять, пусть меня об этом и предупредили заранее.
Потом у кого-то возникла мысль, что надо посоветоваться еще с одним специалистом. Я с ними согласился, но сказал, что подожду до первого октября, когда больница обещала сообщить мне окончательный диагноз.
— А зачем тебе ждать?
— Ну как же? Не зная первого диагноза, мне не с чем будет сравнить второй.
Этот аргумент убедил многих, кроме женщины-врача (мнение которой о врачах и физиотерапевтах я уже приводил), которая сказала, что я несу чушь и должен немедленно пойти к другому врачу.
Я пошел. Это был мистер Н., крупный специалист-офтальмолог, который консультировал в одной из наших знаменитых больниц. Я сразу проникся к нему доверием. Он принялся меня осматривать, и я заметил, что он быстро потерял интерес к тому глазу, который не был поврежден мячом. Атропин он залил только в правый глаз. В конце концов, он объявил: