Цицерон
Шрифт:
Во второй половине года политическое положение лучше не стало. Выборы, как и в предыдущем году, бесконечно откладывались под тем или иным предлогом, так что опять в декабре Рим не имел еще консулов. Помпей как обладатель проконсульского империя был единственным магистратом с законными полномочиями, хотя они и не распространялись на сам город. Осенью 53 года Цезарь, вернувшийся с армией в Равенну на зимние квартиры, сразу оценил положение и опасности, которые оно таило. Полагая, по-видимому, что еще не настало время порывать с Помпеем, и надеясь избежать открытого конфликта, который неминуемо перерос бы в гражданскую войну, он решил выдать за Помпея свою внучатую племянницу Октавию. Октавия была замужем за Гаем Клавдием Марцеллом, но Цезарь рассчитывал расторгнуть их брак «по государственным соображениям». Сам Цезарь собирался развестись с Кальпурлией, дочерью консула 68 года Пизона, и жениться на Помпее — дочери Помпея. Помпея была помолвлена с Фавстом Суллой, сыном диктатора, но и помолвку Цезарь, видимо, собирался отменить. Помпей, однако, не согласился на подобную комбинацию и женился на Корнелии, дочери Публия Корнелия Сципиона Назики, который в результате усыновления вошел в семью Цецилиев Метеллов. Как мы уже упоминали, Корнелия — жена Публия Лициния Красса, сына триумвира, овдовела в июне 53 года. Когда завершился положенный срок траура, весной 52 года она вышла за Помпея. Биограф Помпея уверяет, что старого полководца пленили красота и скромность молодой вдовы; наверное, стоит указать еще по крайней мере на две возможные причины: несмотря на возраст (он приближался к шестидесяти). Помпей постоянно искал женской любви, а, кроме того, был не прочь породниться с одной из самых древних и знатных семей Рима.
Если
В начале 52 года, точнее — 20 января, произошло событие, окончательно разрушившее хрупкое равновесие, на котором Цицерон надеялся основать нормальную деятельность государства. В тот день Милон ехал в сопровождении жены и телохранителей в Ланувий, где был жрецом одного из местных культов, и на Аппиевой дороге недалеко от Бовилл повстречал Клодия, который возвращался в Рим также в окружении толпы подручных. Когда процессии разъезжались, между людьми Милона и Клодия возникла перепалка, а потом и драка. Эскорт Милона одержал победу, сам Клодий был ранен, рабы отнесли его в соседнюю харчевню, а там по приказанию Милона его прикончили. Вечером тело Клодия привезли в Рим; зрелище обезображенного трупа, вопли Фульвии, вдовы, вызвали подлинное восстание сторонников Клодия и всего римского плебса. Тело сняли с носилок, поместили в курию и подожгли здание, чтобы курия стала погребальным костром человека, павшего, по убеждению толпы, жертвой сенаторов. Сенаторы собрались на Палатине в одном из храмов, избрали интеррекса и единственным законным магистратам, то есть Помпею и народному трибуну, вручили полномочия по проведению в жизнь сенатусконсульта о чрезвычайном положении. Помпей получал право проводить набор войск по всей Италии. Начались переговоры между Помпеем и Цезарем, последний требовал наказания Милона — не столько, по-видимому, из любви к законности, сколько из опасения, что Милон может стать вожаком римской толпы и склонить ее на сторону Помпея. Между триумвирами началась торговля. Сенаторы предлагали избрать Помпея единоличным консулом, без коллеги, трибуны же настаивали, чтобы коллега был и чтобы им стал Цезарь. Осуществить последнее предложение не пришлось, так как в эти дни началось общее восстание галльских племен и командующему необходимо было присутствовать в провинции. Цезарь соглашался не претендовать на консульство текущего года, но требовал взамен согласия сената на заочное выдвижение своей кандидатуры сразупосле' завершения срока командования в Галлии. Фактически, пока суд да дело, Помпей получал реальную власть, Цезарь же — только обещание, которое, быть может, не так уж обязательно было и выполнять. Став единоличным консулом, Помпей провел два закона — о насилии и о происках; на их основе Милона могли немедленно предать суду. Суд состоялся 4 апреля, председательствовал Луций Домиций Агенобарб. Здание было оцеплено солдатами, готовыми отбить натиск банд Клодия. Цицерон, единственный из защитников, выступил с речью. Поэтому остальные адвокаты Милона, среди которых был и Гортензий, выступать отказались. Солдаты окружили трибунал, и Цицерон, как говорят, чувствовал себя не в своей тарелке. Растерянность, всегда мешавшая ему в начале речи, на этот раз оказалась особенно сильна. Плутарх так описывает происходившее: Цицерон прибывает на форум в носилках и видит — вооруженные солдаты заполнили всю площадь, Помпей возвышается над толпой, сидя в курульном кресле консула перед входом в эрарий Сатурна. Язык не слушался оратора, речь оказалась неуверенной, неубедительной, несравнимой с прежними его речами. Писцы-стенографы записали речь. Квинтилиан держал ее в руках и назвал в отличие от отредактированного и опубликованного текста oratiunculа, то есть «речью-коротышкой». Милон был осужден. Два других процесса, возбужденных против него в то же время по законам о происках и незаконных сообществах, имели тот же исход.
Комментарий Аскония помогает понять мысли и чувства Цицерона на протяжении месяцев, прошедших между убийством Клодия и судом. Было ясно, что оратор, столь горячо поддерживавший кандидатуру Милона на консульских выборах, станет и в суде защищать своего друга, и это вызывало враждебное отношение к Цицерону большинства граждан. О злодеяниях Милона ходили самые фантастические слухи. Особенно неистовствовали народные трибуны Квинт Помпей, Гай Саллюстий (историк) и Тит Мунаций Планк Бурса (брат будущего основателя Лиона). Планк объявил, что если Цицерон будет упорствовать в своем желании выступить защитником Милона, то он, Планк, привлечет к суду его самого. Город шумел и бушевал. Но, несмотря ни на что, Цицерон, пишет Асконий, «выказал такую твердость и такую верность долгу, что ни неприязнь народа, ни подозрения Помпея, ни опасности, которые его подстерегали, если бы он оказался обвиненным перед народом, ни стянутые на площадь и явно враждебные Милону войска не поколебали его решимости выступить защитником, хотя он мог легко отвести от себя всякую угрозу, спастись от ненависти толпы и вернуть расположение Помпея, стоило лишь умерить свой пыл».
Политическая путаница, царившая в Риме, привела к тому, что поборник сенатских порядков Милон оказался перед судом, где председательствовал сенатор-консерватор Луций Домиций Агенобарб, выбранный народным собранием, но до того, как консул, зарекомендовавший себя противником триумвиров; так что на суде противостояли друг другу два давних политических союзника, а среди членов суда находился Катон, много раз публично заявлявший, что, убив Клодия, Милон оказал государству величайшую услугу. Тем не менее за обвинительный приговор проголосовали 12 сенаторов, 13 всадников и 13 эрарных трибунов, а за оправдание подсудимого высказались лишь 6 сенаторов, 4 всадника и 3 эрарных трибуна. Цифры эти показательны: осуждение Милона свидетельствовало об общем желании вернуть мир в общественную жизнь, положить конец насилию, которое еег парализовало. Возможно, Помпей не разделял общие чувства, а лишь стремился укрепиться в положении единственного правителя государства и потому в решающий момент отвернулся от человека, верно ему служившего; но у членов суда таких мотивов не было. Цицерон построил защиту на том, что люди Клодия с самого начала рвались в драку, тогда как о людях Милона такого не скажешь; драка завязалась внезапно, сначала между рабами, и лишь когда дело было сделано, Клодий ранен, Милон решил воспользоваться случившимся и устранить противника. Исходные положения Цицерона не совсем точны. Клодий неоднократно угрожал Милону смертью, Милон делал то же, но до роковой встречи ни один не пытался привести угрозу в исполнение, и, в сущности, ни тот, ни другой не стремился к трагической развязке. И Клодий и Милон пали жертвами общего напряжения, которое сами же и создали и терпеть которое больше никто не мог. Одно время Цицерон надеялся, что Милон, став консулом, покончит с этим положением законным путем — добившись, например, осуждения и изгнания Клодия. Судьба решила по-иному, но больше всего выгоды из случившегося извлек Помпей. Он даже пустил слух, будто Милон составил заговор с целью его убить, и, кажется, намекал, что Цицерон имел к заговору какое-то отношение.
После осуждения Милон отправился в изгнание в Массилию (современный Марсель), где и прожил до 48 года, когда попытался поднять в Южной Италии восстание против Цезаря и при разгроме его погиб.
Многих друзей Милона также привлекли к ответственности, но по отношению к ним судьи оказались более мягкими. Оправдали, например, Марка Савфея, руководившего штурмом харчевни, где лежал раненый Клодий. Защищал его Цицерон. Друзья Клодия, участвовавшие в беспорядках и в поджоге курии, были строго наказаны. Расхождения в общественном мнении и тенденции, его объединявшие, вырисовывались вполне отчетливо: люди «государственные», те, что заседали в суде, благоволили к Милону больше, чем к Клодию, но все они стремились положить конец разгулу насилия. Первым следствием изложенных событий оказался окончательный распад триумвирата: Цезарь,
В отредактированном и переработанном варианте речи «В защиту Анния Милона» Цицерон восхваляет мудрость и беспристрастие Помпея, хотя прекрасно понимает, что тот жаждет осуждения Милона. В речи вообще присутствует образ римского государства, который (по крайней мере как образ) занимает Цицерона в новой политической ситуации, образованной смертью Клодия: республика, вернувшаяся к своим исконным основам, верная законам и справедливости, исполненная мужества и уважения к праву. Оратор понимает, что образ, им созданный, вряд ли может быть воплощен в действительность, что он всего лишь мечта, но в такой республике Цицерон надеется занять место, ему подобающее — место оратора, пусть и зависимого от Помпея, но воздействующего всей мощью своего слова на сенат, на суды, на сходки, которые никто не посмеет разгонять камнями и дубинками. На протяжении месяцев, последовавших за осуждением клики Клодия, Цицерон, по его собственным словам, погружен в дела. Судебные процессы следуют один за другим, проведенные Помпеем новые законы создают сложные юридические казусы, которые требуют его вмешательства и разбора. Об этом Цицерон рассказывает Марку Марию, соседу по Кампанским имениям, в письме, предположительно датируемом началом 51 года. Здесь же — выражения радости по поводу осуждения Мунация Планка Бурсы, который так яростно нападал на Цицерона, и теперь Цицерон сумел добиться обвинительного приговора своему врагу. На процессе Планка Цицерон продемонстрировал независимость от Помпея; последний позволил себе направить суду письмо, где восхвалял Планка. Однако судьи все же решились «осудить того, кем сами были поставлены в судьи, наперекор его великому могуществу». «Они никогда не сделали бы этого, — прибавляет Цицерон, — если бы моя скорбь не была их скорбью». Начинала брезжить надежда, что вновь удастся обрести свободу и восстановить былой авторитет. Процесс мог состояться только после завершения магистратских полномочий Планка, то есть после 9 декабря 52 года; если учесть все полагавшиеся по закону отсрочки — очевидно, в январе 51 года. В эти дни Цицерон уже подпадал под действие одного из законов Полнея и должен был в ближайшее время оставить Рим, чтобы отправиться наместником в провинцию Киликию.
До того, как перейти к рассказу о киликийском проконсульстве, необходимо вкратце остановиться на одном деле, которое, как принято считать, ставит под сомненье честность и порядочность Цицерона. После осуждения имущество Милона было конфисковано, что не помешало ему взять с собой в Массилию значительное число рабов, которые с правовой точки зрения подлежали конфискации вместе с остальным достоянием осужденного. Цицерон поручил вольноотпущеннику своей жены Филотиму приобрести возможно большую часть имущества Милона; он поясняет, что хотел помешать какому-нибудь «злонамеренному покупщику» воспользоваться случаем и отнять у Милона всех его рабов, а жену Милона Фавсту лишить имущества, лично ей принадлежащего. Операция была продумана и проводилась в жизнь в сотрудничестве с неким Дуронием, другом и доверенным лицом Милона. Неожиданно в мае 51 года Милон пишет Цицерону письмо, жалуясь, что Филотим и, как ему кажется, Цицерон тоже действуют вовсе не в его пользу, а договариваются между собой с целью приобрести для себя конфискованное имущество. Сбитый с толку Цицерон }же из Брундизия, то есть по дороге на Восток, пишет Аттику, просит его разобраться во всей истории и, если у Милона действительно есть основания считать себя пострадавшим, убедить Филотима вообще отступиться от дела. Переписка длилась некоторое время, и, если рассматривать ее без предвзятости, она доказывает, что зло-употребления в самом деле имели место, но только со стороны Филотима. Это не единственный случай, когда отпущенник Теренции играл сомнительную роль в денежных делах семьи. Цицерон понимал, что происходящее может поставить под сомнение его честность. В позднейших письмах есть намеки на случившееся, они нарочито неясны, но отнюдь не из желания скрыть что-либо неблаговидное; Цицерон, как мы думаем, не хотел привлекать внимание к приобретению имущества осужденного, что наносило ущерб казне, однако оратор пошел на это ради друга. И нет никаких доказательств, что сэч Цицерон извлек из осуждения Милона какие-либо выгоды.
Глава XIIIПОЛИТИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ
После свидания в Лукке сенат, по сути дела, перестал решать большие государственные вопросы, а потому и Цицерон значительно меньше участвует в политической жизни. Теперь, несмотря на многочисленные судебные процессы, он располагал досугом и предпочитал жить на своих виллах в окрестностях Кум, Формий, Помпей, Арпина или неподалеку от Рима в Тускульском имении (ныне Фраскати). Государственные дела решались без него; он же много размышлял на первых порах об ораторском искусстве, а позже об условиях, которые необходимы для успешного управления государством. Раздумья Цицерона над теорией красноречия основывались на его личном опыте, приобретенном за долгие годы практической деятельности судебного и политического оратора в Риме, а также на философском опыте, который накопили греки на протяжении четырех веков от Сократа до Филона из Лариссы. Итогом раздумий явился диалог «Об ораторе»; едва кончив работу над ним, Цицерон обратился к другой проблеме, которую на протяжении жизни двух поколений пытались разрешить многие государственные деятели Рима: государства неизменно переживают рождение и развитие, упадок и смерть; по-видимому, циклы, по которым они развиваются, обусловлены некоторой общей неделимой закономерностью? А, может быть, дело в законах, и если законы, управляющие государством, будут достаточно совершенны, оно может жить вечно?
Римляне размышляли об этом, наверное, уже со времен Катона Цензория — его историческое сочинение «Начала» содержало сравнение государств с различным политическим строем. Полибий и римляне его кружка тоже отдали дань подобным раздумьям — вспомним хотя бы слезы Сципиона Эмилиана перед обреченным Карфагеном. Все они, однако, лишь продолжали искать решение вопросов, некогда поставленных Аристотелем. Мысли Аристотеля о жизни и развитии государств ученик его Дикеарх систематизировал и представил в виде единой стройной теории «наилучшего государственного правления». Лучше всего устроено, доказывал Дикеарх, не то государство, где граждане живут счастливо, а то, которое сохраняется дольше всех других. Политический опыт греческих городов-государств, начиная с самых отдаленных времен, показал, что в любом полисе идет борьба противоположных сил, каждая из которых, взятая сама по себе, может стать разрушительной: народ может и должен оказывать влияние на государственные решения, но он лишен разума и последовательности; опытом и властью располагает аристократия, но она разделена на клики, которые, то объединяясь, то враждуя, вечно борются за господство. Наконец, история полисов, отдаленная или недавняя, знала также и царей, потомков самых древних родов или достигших власти в результате переворота. В последнем случае их называли тиранами — словом, которое у греков той поры не имело ни отрицательного, ни вообще оценочного смысла. Эти три силы дали начало трем разновидностям государственного строя — монархии, олигархии и демократии. Следуя Дикеарху и другим историкам греческих полисов, Цицерон в первой книге диалога «О государстве» говорит об изначальных формах общественной организации, о силах, в ней участвующих. Исходное понятие для него — фундаментальное и специфически римское — populus, народ. «Populus, — утверждает Цицерон устами Сципиона Африканского (главного действующего лица диалога), — не есть скопление людей, объединенных какой-либо произвольной связью, но организованное множество, объединенное общим согласием относительно прав и сочетания интересов». Определение Цицерона отличается от принятого у греков. Аристотель усматривал первоначало общественного устройства во взаимной пользе, то есть связывал его с понятием выгоды. Мысль Аристотеля играет важную роль в учении зпикурейцев, которые, как известно, вообще многим ему обязаны. Формула Аристотеля гласила: полис есть множество, но не произвольное, а самодостаточное и потому способное обеспечить себе долгую жизнь. Стоики дополнили Аристотеля! полис есть, разумеется, совокупность совместно проживающих людей, но также и прежде всего — «множество, управляемое Законом». А Закон, говорили они, есть воплощение разума, то есть свойства чисто человеческого, и потому именно существование Закона отличает человеческое сообщество от объединений других живых существ. Здесь мы имеем дело не столько с реальным состоянием общества, сколько с общественным идеалом, ибо законы, принятые в том или ином государстве, далеко не всегда, конечно, согласуются с совершенным Законом.