Цицерон
Шрифт:
Вскоре весть дошла до солдат, в городе начались грабежи, предсказанные сном родосского гребца. Солдаты разбили провиантские склады, они растаскивали зерно, в спешке рассыпая его по улицам и переулкам; трибуны с Катоном во главе устремились к боевым кораблям. Солдаты не желали продолжать войну, они только и мечтали перейти на сторону Цезаря. Суда, стоявшие в гавани, солдаты подожгли, и когда Цицерон, Катон, Варрон и остальные плыли к Коркире, они наяву увидели зарево над Диррахием.
Катон решил плыть к Коркире, потому что там находилась большая часть помпеянского флота и туда базировались сторожевые суда, державшие связь между Италией и Грецией. На Коркире уцелевшие помпеянцы собрали военный совет. Прежде всего решили избрать нового командующего. Самым старшим из консуляриев был Цицерон. Его и избрали по предложению Катона, который находился лишь в преторском ранге. Цицерон отклонил оказанную честь, что вызвало приступ неистовой ярости у Гнея Помпея, старшего сына полководца, — столь неистовой, что он обнажил меч и бросился на Цицерона, только вмешательство Катона спасло оратора. Тот же Катон разрешил Цицерону уехать вместе с Квинтом в Патры. В Патрах они остановились в доме Мания Курия, одного из друзей Цицерона и Аттика. Маний Курий — тот самый богатый торговец, который принимал
В Патрах Цицерон получил письмо от Долабеллы; тот рассказывал о жизни Туллии и Теренции и, между прочим, сообщал, что Цезарь разрешает Цицерону немедленно вернуться в Италию, а все другие сторонники Помпея должны оставаться в изгнании до принятия решений об их участи. Отношения с братом складывались тяжелые. Квинт обвинял Марка во всех обрушившихся на них бедах. Конечно, утверждает Квинт, Цезарь считает Цицерона предателем, ведь он отказался последовать за человеком, осыпавшим его благодеяниями. Теперь ясно, что Цезарь никогда не разрешит Квинту вернуться в Италию. Что делать? Марку можно вернуться на родину, а ему, Квинту, нельзя. Оставаться в Патрах становится небезопасно. Кален, командующий войсками Цезаря в Греции, занимает один город за другим, одни встречают его с восторгом, другие с покорностью, лишь город Могара пытался сопротивляться, жители его проданы в рабство. Законы войны неумолимы, не знают исключений. Из Патр надо уезжать. Марк отплывает в Брундизий, Квинт остается в Ахайе. Он даже намерен броситься в Азию, к Цезарю, и вымолить у него прощение. Но вскоре отказывается от этого плана, вместо себя посылает сына, надеясь, что, памятуя о его прошлогодней выходке, Цезарь примет юношу более благосклонно, Юный Квинт отправляется сначала на Самос, потом в Эфос, где долго ждет Цезаря, задержавшегося под Александрией. В конце концов он добился приема, и на сей раз помог Гирций, но это было уже в Антиохии — в 47 году! Свидание окончилось благополучно, Цезарь решил поверить молодому Квинту.
Тем временем Цицерон прибыл в Брундизий, где его дружески встретил командовавший обороной города Публий Ватиний. Прежде они были врагами, потом Цицерон по просьбе Цезаря успешно защищал Ватиния. Ватиний, казалось, забыл о распрях, помнил только об услуге, ему оказанной. Под его покровительством Цицерон прожил целый год, пока Цезарь продолжал замирять Восток.
Не один Ватиний радушно принял Цицерона. Из Тарента вскоре явился Гай Матий, друг Цезаря и друг Цицерона, много сделавший для их сближения в годы Галльской войны. Через некоторое время в Брундизии во главе легионов, одержавших победу при Фарсале, вступил Антонин. Некоторые источники утверждают, что именно Антоний, бывший у Цезаря префектом конницы, став диктатором, спас жизнь Цицерону, которого солдаты хотели убить. Сам Цицерон во второй Филиппике пи слова не говорит об угрозах солдат, он лишь упоминает, что Антоний его «не убил в Брундизии». Надо признать, что солдаты, хотя и без больших оснований, могли считать Цицерона главным врагом Цезаря; именно Цицерон, на их взгляд, вынудил Цезаря начать гражданскую войну и за это заслуживает смертной кары. В таком свете предстает Цицерон в поэме Лукана, посвященной гражданской войне: описывается разговор Цицерона с Помпеем накануне Фарсальской битвы, где Цицерон как бы от имени солдат требует «немедленно начать бой, побуждает Помпея принять сражение. На самом деле Цицерон не призывал к битве, а, напротив, того, советовал затягивать ход событий, к тому же во время решающего сражения он находился в Диррахии, то есть весьма далеко от Помпея. Причина в том, что за столетие, которое отделяло описанные события от эпохи Лукана, Цицерон стал символом умирающей республики, «законного правления», схваток на форуме и в курии. Таким символом его считали уже с лета 48 года, и в угоду подобному взгляду Лукан пошел на искажение истории. Политическое насилие мало считается с истиной и не снисходит до нюансов. Для солдат Антония Цицерон был из тех, кто стремился лишить Цезаря его dignitas; он был самым известным и, по их убеждению, самым влиятельным из отсиживавшихся вдали от фронтов «хозяев Рима», политиков, которые развязали войну. Следовательно, он заслуживал смерти. Антоний же стремился сохранить Цицерону жизнь. Не из чувства дружбы (ее между ними никогда не было), а чтобы предоставить Цезарю самому решить судьбу оратора. Цицерон был слишком значительной фигурой, его участь воспримут как провозвестие будущего порядка. Смерть Цицерона означала бы, что грядет новый Сулла, надо вновь ожидать проскрипций и крови. Цицерону спасли жизнь, его исподволь, терпеливо привлекают на свою сторону — это залог того, что создается новая законность, возрождающийся Рим вбирает в себя все, что составляло величие Рима прежнего — красноречие, поэзию, право, философию. Эпикуреец Филодем, друг тестя Цезаря Пизона, размышляя о правлении «доброго царя», отводил Цицерону, изображенному в виде Нестора, роль философа, который стоит рядом с «царем» и своими советами смягчает его всевластие.
Пока Квинт дожидается, чтобы сын его добился у Цезаря прощения, Цицерон пишет диктатору письмо за письмом; в каждом он уверяет, что последовал за Помпеем лишь под влиянием окружающих, которому не сумел воспротивиться. Цезарь, по-видимому, считает, что Квинт принял решение и «дал сигнал к отъезду». Цицерон явно не хочет объяснять случившееся подобным образом. Дело слишком важное, он хочет сам нести ответственность за свои поступки. В марте 47 года, то есть как раз в дни тревожного ожидания, Цицерон посылает Аттику выдержку из своего письма Цезарю от конца 48 года: «О брате моем Квинте я беспокоюсь не меньше, чем о себе самом, но в своем нынешнем положении не решаюсь препоручать его тебе. Осмелюсь просить только об одном: не считай, что он совершил что-либо, желая ослабить мои обязательства перед тобой или мою любовь к тебе; считай, что он скорее был создателем нашего союза, а при моем отъезде — спутником, не предводителем».
Готовность защищать Квинта бесспорно можно поставить Цицерону в заслугу: в это самое время Квинт распространял о нашем герое порочащие
В октябре или ноябре 48 года он пишет из Брундизия Оппию и Бальбу — просит ходатайствовать за него перед Цезарем. Оба с уверенностью отвечали, что Цезарь ничего дурного не сделает Цицерону; напротив, он постарается, чтобы положение оратора стало еще более почетным. В какой-то момент Цицерон всполошился — подумал, что имя его включено в эдикт Антония, запрещавший бывшим помпеянцам въезд в Италию. Тревога оказаласьложной, Антоний специально разъяснил, что к Цицерону эдикт не относится. Эдикт Антония был издан по распоряжению Цезаря: Катон и Луций Метелл намеревались открыто появиться в столице, и диктатор опасался беспорядков. Антоний, конечно, был в силах беспорядки подавить, но Цезарь стремился провести смену режимов спокойно, без эксцессов и насилия. Ведь диктатура гордилась тем, что положила конец смутам, столько лет отравлявшим жизнь Рима. Мог ли Цезарь допустить, чтобы из-за нескольких «теней», как с самого начала гражданской войны обычно называли помпеянцев в своей переписке Аттик и Цицерон, эти надежды граждан не оправдались? Такова была политическая установка Цезаря после победы. Отсюда его великодушие по отношению к Цицерону, ведь оратор в глазах всего Рима был символом спокойной преемственности власти, защитником мира, человеком, всегда ставившим гражданские заслуги выше военной славы. Цезарь не зря говорил, что «Сулла был неграмотный, он и не подозревал, что В + А будет ВА». Это значило: Сулла был плохим политиком, он не понимал, что никакое правление не может основываться только на терроре и массовых репрессиях, что стремления граждан зыбки и главное — добиться их поддержки. Цезарь твердо намеревался не повторять ошибок предшественника, он полагался не на страх граждан перед диктатором, а на готовность полюбить его или хотя бы примириться с его властью. На следующий же день после Фарсальской битвы он даровал прощение Бруту и, по его просьбе, Кассию Лонгину, ввел обоих в «когорту друзей» и не раз пользовался их услугами.
Казалось, и в самом деле наступают времена общественного согласия. Цицерон надеялся воспользоваться его благами.
Но проходит месяц за месяцем, а положение не меняется. Из Египта поступают вести одна другой тревожнее. О Цезаре ничего не слышно, писем от него нет. Катон и помпеянцы в Африке продолжают борьбу, и невозможно решить, близится ли Цезарь к победе или война вот-вот окончательно истощит его силы. Цицерон, оказавшийся теперь цезарианцем, не знает, что его ждет. В январе 47 года тревога его дошла до высшей точки. В Африке и в Испании серьезно готовятся, через несколько месяцев начнется наступление против Цезаря. В самой Италии усиливаются волнения. Уже в 48 году, когда Целий предложил отменить долги, они были настолько серьезны, что сенат провел закон о чрезвычайном положении и отрешил Целия от претуры. Целий бежал на юг Италии и в Капуе присоединился к Милону, располагавшему еще отрядом гладиаторов. Милон и Целий надеялись привлечь на свою сторону гарнизоны окрестных городов, но успеха не добились и оба погибли. Целий и Милон — два друга Цицерона.
В 47 году, движимый ненавистью к Антонию, на тот же путь встал и зять оратора Долабелла. Вспыхнули беспорядки на форуме, сенату пришлось принять те же меры. Число убитых, как передавали, достигало 800 человек. Цицерон возмущен поступком Долабеллы, он опасается, что зять поссорит его с Цезарем. Весьма возможно, что, не получая достоверных вестей из Италии, Цезарь и сам начнет по-другому смотреть на Цицерона. Положение становится все более шатким и в провинциях, и в Италии, и в самом Риме. Взбунтовались легионы. Антоний срочно покидает столицу и отправляется в армию, гасить мятеж. Солдаты требуют немедленной выплаты денежной награды, обещанной накануне Фарсальской битвы, иначе они не двинутся пи в какие новые походы. Войска, сосредоточенные вКампании, предназначенные действовать в Африке против Катона и помпеянцев, забросали камнями Публия Суллу, который привез им распоряжения Цезаря. Цезарь поручает историку Саллюстию, избранному претором ка следующий, 46 год, восстановить спокойствие. Саллюстий приехал в лагерь, пообещал каждому солдату дополнительно по тысяче денариев, но ничего не добился и уехал несолоно хлебавши. Волнения продолжались несколько месяцев; восстановить дисциплину смог лишь сам Цезарь после возвращения в Италию,
Одержав наконец победу на Востоке, Цезарь высадился в Таренте в конце сентября 47 года. По дороге в Рим он проезжал через Брундизий, и Цицерон вышел ему навстречу. Плутарх кратко описал их свидание. Цицерон, по его словам, вполне мог надеяться на благополучный исход, поскольку события в конечном счете завершались в пользу Цезаря, но оратор не мог избавиться от чувства стыда: предстояло встретиться с человеком, чьим врагом он официально считался, который теперь будет говорить с ним как победитель; к тому же встреча происходила на глазах огромной толпы — свиты Цезаря и вышедших ему навстречу граждан Брундизия. Но унижаться Цицерону не пришлось. Едва завидев его во главе процессии, Цезарь сошел с коня, обнял оратора, и оба долго шли рядом в отдалении от остальных, беседуя без свидетелей. Цицерон был прощен. Хотел он того или нет, он стал членом новой гражданской общины, общины Цезаря.
Встреча с Цезарем, по всему судя, состоялась 25 сентября. Как только обстоятельства позволили, Цицерон двинулся в Рим, распрощавшись с Брундизием и со всеми своими бедами. Еще 13 июня в Брундизий приехала Туллия и прожила здесь все лето. Она была больна и погружена в самое мрачное отчаяние, вызванное поведением мужа: брак с дочерью оратора нисколько не изменил его — вечно пьяный, он путался с девицами, открыто содержал наложницу, проедал и пропивал приданое жены. В политических делах он все более напоминал Клодия. В июле Цицерон и Туллия обсуждают возможность развода, но Цицерон надеется, что предложит его сам Долабелла. Пока что оратор вынужден согласиться выплатить последнюю треть приданого, хотя понимает, на что будут употреблены эти деньги. Во всяком случае, внешне брак сохраняется.