Цифры нации

Старинщиков Николай

– У меня там вода кипит, – вспомнил он. – Как вы насчет пельменей?

– Это можно… – Федор Ильич посмотрел в сторону дочери. – Вещички бы только определить.

– Это мы сейчас, – оживился Кошкин. – Дайте их мне.

Забрав у гостя сверток, он ринулся в боковую комнату.

– Я сама!

Катенька кинулась следом, словно чего-то вдруг испугавшись. В тесной комнатке они едва не столкнулись. Девушка забрала из рук Кошкина сверток и тихонько толкнула плечиком к выходу.

– Я сама…

Определившись со стиркой, они

втроем сели к столу. Катенька, несмотря на уговоры, виски либо водку пить отказалась.

– На ночь глядя, извините, не пью, – говорила она.

– Она не будет, – подтвердил отец. – А я выпью… За знакомство…

Выпив и слегка закусив, они снова разговорились. Федор Ильич от выпитого, как видно, расслабился и стал рассказывать про то, как вдвоем с супругой оказался в безлюдном лесу, как не на что было жить.

Катенька в основном молчала и лишь иногда поправляла отцовский рассказ.

– Это попервости, – продолжал Федор Ильич. – Но потом всё изменилось, когда мы, наконец, освоились. У нас для жизни там всё имеется – вплоть до связи и телевидения. Короче, это был такой узел в тайге, в гористой местности… Я сам его строил, когда служил. Потом эти пришли. Безмозглые. И началась канитель. Представь, мне теперь говорят, что меня нет, что мне никто не обязан…

– Это точно, – усмехнулась Катенька. – Пятьсот километров тайга – живут там лишь дикие звери…

– Прости меня, доченька. Прости, если сможешь.

Федор Ильич с жалостью посмотрел в ее сторону.

– Папа…

– Это я затащил тебя в лес.

– Папа! – воскликнула Катенька. – Я родилась там! Никто меня не затаскивал!

– И то верно. Прости…

Кошкин потянулся к бутылке виски, однако Федор Ильич остановил его, прикрыв свою стопку ладонью.

– На этом спасибо, Владимир, – сказал он, – нам еще добираться с утра.

Пельмени съедены, водка выпита. Осталось одно – спать. Поднявшись из-за стола, Кошкин повел гостей коридором к месту ночевки. Дверь его спальни была открыта. Машка сидела в кресле, склонив голову на бок, и молчала.

– Ступай на кухню, приберись, – велел Кошкин, однако та даже не шевельнулась.

– Ну, погоди у меня! Я с тобой еще разберусь. – Кошкин закрыл дверь. И к Кате: – Надо менять настройку, а у меня руки всё не доходят.

Втроем они вошли в спальню Софьи Степановны и столпились возле просторной кровати. Но Катенька воспротивилась.

– Я на полу лягу, – сказала она, мрачнея лицом.

– Минуту… У меня матрас надувной имеется. Туристический, – вспомнил Кошкин.

– Вот и хорошо, несите его сюда, Володя, – обрадовалась Катя.

Так и сделали. Принесенную Кошкиным полость быстренько развернули, надули компрессором – и появился матрас. Катя тотчас легла на него при всех и помахала рукой. Оставалось накрыть ее одеялом и выключить свет.

Кошкин вышел из спальни. Вот и хорошо. Как ни крути, но спать в одной кровати с дочерью – это как-то не по-людски…

Утром

Кошкин проснулся от громкого стука в дверь. Это снова могла быть милиция, для которой раннее утро – самое время для вышибания косяков. Уж больно ретивый у них оказался начальник. По всему выходило, что эта банда взломала дверь в подъезде. Иначе и быть не могло. Но сигнализация на подъездной двери почему-то молчала.

Грохот между тем прекратился. В спальне было прохладно и пасмурно, в подоконник отчетливо бились капли дождя. Машка сидела в кресле в той же позе. Грохот двери нисколько ее не смущал. Кошкин посмотрел на часы, висевшие на стене: стрелки показывали ровно пять. Он поднялся, сунул ноги в тапочки и вышел в одних трусах в прихожую.

В мониторе, установленном на двери, виднелась пустая площадка и длинная лестница, ведущая книзу. На лестнице и площадке не было никого.

«Вот и ладненько, – подумал Кошкин, удивляясь пустоте за дверью. – Значит, мне это приснилось…»

Он постоял с минуту возле двери. Затем развернулся, собираясь сначала зайти в туалет, а потом уж продолжить сон. И этот момент его прошило с головы до ног, жаром ударило в копчик и заломило в корнях волос: неприступная квартирная дверь форменным образом грохотала.

Кошкин обернулся, страшась увидеть за дверью кого угодно, однако вновь обнаружил зловещую пустоту.

Боженька, неужели подкралось то самое, от чего нет спасения? В голове грохотало, в то время как гости, а также и Машенька, возможно, ничего не слышали. Значит, это лишь в голове… Именно так… Только бы гости не заметили возле двери. Надо лечь и успокоиться.

Дверь тем временем грохотала. Этот грохот был до того настоящий, что с потолка сыпалась, оседая, тонкая пыль. Пыль сыпалась, но никого на площадке не было.

Кошкин оглянулся и увидел Катеньку с Федором Ильичем. Они выглядывали из-за двери.

– Все хорошо, – бормотал Кошкин, – ложитесь, пожалуйста…

– Но там же стучат! Такой грохот, Володя…

Она впервые назвала его так, подошла и прижалась к спине дрожащими руками.

Стук прекратился, настала тишина, прерываемая непонятным сопением из-за двери. Потом в замке заскрежетало: кто-то вставил снаружи ключ и пытался открыть дверь, однако замочная защелка не давала этого сделать.

– Ну, ты у меня за всё ответишь! – донеслось из-за двери. Это был голос Софьи Степановны.

Кошкин обрадовался:

– Это ты, мама?!

– Кто еще-то!

– Я не вижу тебя! Сейчас я открою!

Он дернул защелкой, и в прихожую, мокрая от дождя, влетела Софья Степановна.

– Мама, но только не так, как ты в прошлый раз!

Софья Степановна, блестя глазами и отдуваясь, послушно кивнула, отстранила сына с пути и пошла коридором. Ее путь лежал в спальню сына.

– Ну, погоди у меня, – говорила она, понизив голос. – Сейчас мы узнаем, кто из нас сука…