Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5
Шрифт:
— С дороги надо бы сойти, — сказал он. — Не так уж много времени им понадобится, чтобы поймать лошадей.
— Он тебя не порезал?
— Со мной все в порядке. Поехали.
— Давай-ка послушаем.
Послушали.
— Черт! Ничего не слышно из-за пыхтенья пса.
— Слушай, слушай…
Взяв поводья, Билли перенес их через голову коня, поставил ногу в стремя, девушка пригнулась, и он вскочил в седло.
— Ты сумасшедший! — сказал он. — У меня, оказывается, брат сумасшедший.
— ?Mande?[309] — сказала девушка.
— Послушай еще, — сказал Бойд.
— Ты что-нибудь слышишь?
— Ничего. Как ты себя чувствуешь?
—
— Она по-нашему-то говорит, нет?
— Ни фига себе! Откуда бы ей знать по-нашему?
Сидя на коне, Бойд напряженно вглядывался в темноту.
— Ты знаешь, они ведь поедут нас искать.
Билли воткнул ружье стволом в кобуру.
— Да, сцука, что ж, я сам не понимаю? — сказал он.
— Не ругайся в ее присутствии.
— Чего?
— Я говорю, не ругайся в ее присутствии.
— Так ты же сам сказал, вот только что, — мол, по-нашему она ни бум-бум.
— И поэтому что — обязательно ругаться?
— Странный ты какой-то. И кстати, почему ты решил, что у тех мерзавцев не окажется где-нибудь за пазухой пистолета?
— Я как-то не подумал об этом. Но я же передал тебе ружье.
Билли согнулся, сплюнул.
— Черт, — сказал он.
— Что теперь с ней будешь делать?
— Не знаю. Черт. Откуда мне знать?
Свернув с дороги, они поехали по безлесной равнине. Плоские черные горы вдали казались рваным подолом нижнего поднебесья. Девушка, при всей малости ее роста, сидела очень прямо, одной рукой держась за поясной ремень Билли. В звездном свете они скакали между темными громадами хребтов на востоке и хребтов на западе, и сами себе казались всадниками из детской книжки, везущими на родину вызволенную из плена деревенскую принцессу.
Встали лагерем на сухом взгорке и сразу опустились в ночь, словно в бездонную глубь; коней стреножили, Бёрда расседлывать не стали. Ждали, когда девушка заговорит. Но она ушла в темноту и до утра не показывалась.
Когда проснулись, костер уже горел и она наливала из фляги воду греться, бесшумно двигаясь в рассветных сумерках. Билли лежал в своем одеяле, смотрел. Должно быть, в ее узле среди пожитков была и какая-то одежда, потому что она снова была в юбке. Она что-то помешивала в кастрюльке, но что это было, он не мог понять. Закрыл глаза. Услышал, как его брат сказал ей что-то по-испански, а когда опять выглянул, Бойд уже сидел у огня по-турецки и что-то пил из жестяной кружки.
Билли перевернулся, размотал свое одеяло, она принесла ему чашку горячего шоколада и вернулась к костру. Воспользовавшись их маленькой сковородкой, она подрумянила тортильи, щедро намазала на них фасолевой каши, и, сидя у костра, они втроем позавтракали, пока вокруг занимался день.
— Это ты расседлал Бёрда? — сказал Билли.
— Нет. Это она.
Старший кивнул. Помолчали.
— Он тебя сильно порезал? — сказал Бойд.
— Да ну, царапина. Зато сапог мне здорово попортил.
— В этой стране насчет шмотья просто засада.
— Это я тоже уже заметил. А что тебя сподвигло этак вот взять да и шугануть вдруг их лошадей?
— Сам не знаю. Внезапно будто осенило.
— Ты слышал, что он про нее говорил?
— Ага. Слышал.
К восходу солнца они свернули пожитки и вновь поехали по каменистой, поросшей креозотовым кустарником равнине на юг.{59} На полдник остановились среди пустыни у колодца, где разрослись дубняк и бузина; коней пустили пастись, а сами спали прямо на земле. Билли спал, не выпуская из объятий ружье, а проснулся оттого, что девушка сидит и на него смотрит. Он спросил ее, может
Вечером подъехали к асьенде Сан-Диего, главные здания которой стоят на холме, возвышаясь над возделанными полями, раскинувшимися от Рио-Касас-Грандес до Рио-Пьедрас-Вердес. Внизу, словно китайская игрушка, крутилась водяная мельница, в отдалении тявкали собаки. Вокруг под круто падающим жестким светом стояли дикие бурые горы, пряча тени в глубоких складках, а несколько южнее высоко в небе вершили медленную траурную карусель штук десять крупных стервятников.
III
Когда ехали по подъездной дорожке мимо главного здания, было почти темно, но вот и портики, подпертые стройными витыми чугунными столбиками, вот белые оштукатуренные стены, по углам усиленные красными песчаниковыми блоками; вдоль парапета, ограждающего крышу, видна терракотовая филигрань. Фасад оформлен в виде трех каменных арок, над которыми в камне полукругом вырезаны слова «Асьенда де Сан-Диего», а подними инициалы «Л. Т.».{60} Высокие арочные окна закрыты ставнями, ставни от ветхости все в трещинах, краска и штукатурка со стен местами облупилась, а на потолках портиков обнажилась старая драночная плетенка, кое-где подгнившая и прогнувшаяся. Через огромную площадь поехали к строениям, которые выглядели жилыми: на фоне вечернего неба над ними виднелись дымки. За деревянными воротами взглядам открывался внутренний двор, и тут, не слезая с лошадей, они бок о бок остановились.
В углу у ограды стоял остов древнего двухдверного «доджа» тридцатой модели,{61} давно лишившегося складной брезентовой крыши, колес и даже осей, не говоря уже о стеклах и сиденьях. В дальнем конце территории горел костер, на котором что-то готовили; его свет давал возможность рассмотреть две ярко разукрашенные крытые кибитки, между которыми были натянуты веревки с постирушкой, а вокруг ходили мужчины и женщины в халатах и кимоно, обликом похожие на цирковых.
— ?Que clase de lugares este?[311] — сказал Билли.
— Es ejido,[312] — сказала девушка.
— ?Que clase de gente?[313]
— No lo se.[314]
Он спрыгнул наземь, и девушка, соскользнув с крупа его коня, приняла поводья.
— Кто они такие? — сказал Бойд.
— Понятия не имею.
Прошли на территорию — Билли с девушкой пешком и с конем у девушки в поводу, Бойд вслед за ними верхом. Люди у дальней стены не обратили на них никакого внимания. У костра два мальчика горящей лучиной зажигали фонари и, поддев за дужку шестом с рогатиной на конце, передавали их на azotea,[315] где еще один мальчик, силуэт которого двигался на фоне темнеющего неба, развешивал их на парапете. Благодаря их усилиям огороженная территория освещалась все ярче, и вскоре поблизости даже закричал петух. Другие мальчики складывали вдоль стены тюки прессованного сена, а под дальним порталом мужчины разворачивали расписной полотняный занавес, во многих местах порванный и износившийся в поездках.