Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5

Маккарти Кормак

— Что вы хотите этим сказать?

— Абсолютно ничего.

— Он влюблен в нее?

— Да.

— Но может запросто ее убить?

— Да.

— Вона как.

— Вот так. Разрешите, я вам только вот что еще скажу. Ваша любовь напрочь лишена друзей. Вы думаете, что друзья есть, но их нет. Ни одного. Ей не сочувствует, может быть, даже Господь.

— А вы?

— Себя я не считаю. Если бы я мог видеть будущее, я бы вам сказал. Но я не могу.

— По-вашему, я дурак.

— Нет, я так не думаю.

— А если и думаете, то не скажете.

—

Впрямую — нет, но лгать я бы не стал. Повторяю, я так не думаю. Мужчина всегда вправе пытаться завоевать свою любовь.

— Даже если это убьет его?

— Думаю, да. Да. Даже если так.

Выкатив последнюю тачку мусора с кухонного двора к костру и перевернув ее, он отступил и стал смотреть, как темно-оранжевое пламя изрыгает клубы дыма, почти черные на фоне сумеречного неба. Провел тыльной стороной ладони по лбу, нагнулся, вновь взялся за рукояти тачки и покатил ее к тому месту, где стоял пикап; там водрузил ее в кузов, поднял и запер на задвижки задний борт, после чего вошел в дом. Там Эктор, пятясь, заканчивал подметать пол веником. Из другой комнаты они притащили кухонный стол, потом внесли стулья. Взяв с серванта лампу, Эктор поставил ее на стол, снял с нее стекло и зажег фитиль. Задул спичку, поставил стекло на место и, повернув медное колесико, отрегулировал пламя.

— А где santo?[186] — спросил он.

— А, он еще в машине. Пойду схожу за ним.

Сходив к пикапу, забрал остававшиеся в кабине вещи. Грубую деревянную фигурку святого поставил на туалетный столик, распаковал постельное белье и принялся застилать кровать. Эктор стоял в дверях:

— Тебе помочь?

— Да нет, спасибо.

Эктор закурил, прислонившись к дверному косяку. Джон-Грейди разгладил простыни, взялся за наволочки. Развернул их, всунул в них перьевые подушки, затем развернул одеяло, подаренное ему Сокорро, накрыл им разостланную постель. Эктор с зажатой в зубах сигаретой подошел с другой стороны кровати, вместе они разгладили одеяло и отступили.

— Думаю, мы все сделали, — сказал Джон-Грейди.

Они возвратились в кухню, там Джон-Грейди наклонился над лампой, прикрыл ладонью отверстие лампового стекла и задул пламя, после чего они вышли во двор и затворили за собой дверь. Когда шли уже по двору, Джон-Грейди обернулся, еще раз бросил взгляд на домик. Вечер стоял ненастный. Все небо в тучах, тьма и холод. Вот и пикап.

— Там тебя ужином-то покормят?

— Да, — сказал Эктор. — Конечно.

— А то, если хочешь, можно поесть тут, в доме.

— Ничего, не беспокойся.

Сели в машину, захлопнули дверцы. Джон-Грейди завел двигатель.

— А она в седле-то как? — спросил Эктор.

— Нормально. Ездить верхом умеет.

Выехали со двора и покатили по ухабистой дороге под звяканье и грохот инструментов в кузове.

– ?En que piensas?[187] — спросил Эктор.

— Nada[188].

Грузовик полз вперевалку,

на второй передаче, полосы света от его фар метались. После первого поворота дороги на равнине внизу показались городские огни, до которых было миль тридцать.

— А наверху тут бывает холодновато, — сказал Эктор.

— Н-да.

— Ты уже пробовал ночевать здесь?

— Ночевать — нет, но я пару раз задерживался за полночь. — Он покосился на Эктора; тот, достав из кармана рубашки курительные принадлежности, сидел, скручивая сигарету. — ?Tienes tus dudas?[189]

Тот пожал плечами. Чиркнув по ногтю большого пальца, зажег спичку, прикурил, задул спичку.

— Hombre de precaution[190], — сказал он.

– ?Yo?[191]

— Yo[192].

Сидевшие в дорожной пыли две совы повернули свои бледные, формой напоминающие сердце физиономии на свет фар, обе моргнули и, на мгновенье показав белую изнанку крыльев, взлетели столь бесшумно, будто это возносятся две души; ушли куда-то вверх и исчезли во тьме.

— Buhos[193], — сказал Джон-Грейди.

— Lechugas[194].

— Tecolotes[195].

Эктор улыбнулся. Затянулся сигаретой. Его темное лицо отразилось в темном стекле.

— Quizas[196], — сказал он.

— Puede ser[197].

— Puede ser. Si.

Когда он вошел в кухню, Орен все еще сидел за столом. Он повесил шляпу, прошел к раковине, помылся и взял кружку кофе. Из своей комнаты вышла Сокорро, зашикав, отогнала его от плиты, и он унес кофе к столу и сел. Оторвавшись от газеты, Орен бросил на него взгляд.

— Что пишут новенького, Орен?

— В смысле хорошего или в смысле плохого?

— Не знаю. Выбери что-нибудь посерединке.

— Посерединке у них не бывает. А то это была бы не новость.

— Ну, наверное.

— Дочку Макгрегора выбрали королевой «Солнечного карнавала». Ты ее видел вообще?

— Нет.

— Миленькая. Как дела с ремонтом развалюхи?

— Нормально движутся.

Сокорро поставила перед ним тарелку и рядом еще одну, прикрытую тряпочкой, — с поджаренным хлебом.

— Но она ведь не какая-нибудь городская цаца? Или где?

— Нет.

— Это хорошо.

— Ну-у… Хорошо.

— Парэм говорит, она на щенка похожа, только веснушчатая.

— Он меня держит за сумасшедшего.

— Что ж, ты, может быть, слегка того. А он, может быть, слегка ревнует.

Орен сидит смотрит, как парень ест. Отхлебнул кофе.

— Когда я женился, мои кореша все говорили, что я спятил. Говорили, что я пожалею.

— И как? Пожалели?

— Нет. Из этого вышел пшик. Но я не жалел. Ее-то вины в том не было.