Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5
Шрифт:
— Насчет чего?
— Насчет жениться.
— Я этого не говорил.
— Но вы так думаете, верно?
— Я думаю, надо следовать велению сердца, — сказал старик. — Это все, что я думаю по любому поводу.
Двигаясь по Хуарес-авеню в толпе туристов, на углу он увидел знакомого мальчишку-чистильщика и помахал ему рукой.
— А! Идете небось на свидание со своей девушкой, — сказал мальчишка.
— Нет. Иду повидаться с другом.
— А она по-прежнему ваша novia?[174]
— Да, конечно.
— И когда
— Очень скоро.
— Она сказала «да»?
— Сказала «да».
Мальчишка ухмыльнулся:
— Otro mas de los perdidos[175].
— Otro mas.
– Andale pues[176], — сказал мальчишка. — Тут я помочь не в силах.
Джон-Грейди вошел в бар «Модерно», снял шляпу, пристроил ее среди других шляп и мелких музыкальных инструментов на длинную вешалку у двери и прошел к столику рядом с тем, что был зарезервирован для маэстро. Бармен через весь зал кивнул ему и поднял руку.
— Buenas tardes[177], — сказал он.
— Buenas tardes, — ответил Джон-Грейди.
Сел, сложил руки перед собой на скатерти. За столиком в углу сидели двое престарелых музыкантов в заношенных сценических костюмах, они ему вежливо кивнули, признав в нем друга маэстро, он кивнул в ответ, и сразу к нему заспешил по бетонному полу официант в белом фартуке. Подошел, поприветствовал. Джон-Грейди заказал текилу, официант поклонился. Будто клиент тем самым принял важное и очень правильное решение. С улицы доносился детский гомон, выкрики бродячих торговцев. Прямоугольный столб света от забранного решеткой уличного окна прорезал пространство у него над головой и бледным трапецоидом косо утыкался в пол. В его центре, будто экспонат, выставленный на обозрение в погнутой и покосившейся клетке, сидел и мылся огромный светло-рыжий кот. Кот встряхнул ушами и зевнул. Потом повернулся и стал смотреть на Джона-Грейди. Пришел официант, принес текилу.
Смочив языком тыльную сторону запястья, Джон-Грейди посыпал его из стоящей на столе солонки солью, пригубил текилу, взял с блюдца ломтик лимона, стиснул его зубами, положил обратно на блюдце и лизнул соленое запястье. Потом еще раз пригубил текилу. Музыканты сидели молча, наблюдали.
Выпив текилу, он заказал еще. Кот куда-то делся. Клетка света на полу переместилась. Через некоторое время она поползла вверх по стене. В соседнем зале официант включил свет, вошел еще один музыкант и присоединился к первым двоим. Потом, об руку с дочерью, вошел маэстро.
К ним подошел официант, помог ему снять пальто, придвинул стул. Они кратко переговорили, официант кивнул и, улыбнувшись девочке, унес пальто на вешалку. Девочка на стуле приобернулась, посмотрела на Джона-Грейди.
– ?Como estas?[178] — спросила она.
— Bien. ?Y tu?[179]
— Bien, gracias[180].
Насмешливо наклонив голову, слепой слушал.
—
— Спасибо. Да. Я бы с удовольствием.
— Ну так давайте же.
Джон-Грейди отодвинул стул и встал. При его приближении маэстро улыбнулся и вытянул в темноту руку:
— Как поживаете?
— Спасибо, все замечательно.
Поговорив с девочкой по-испански, слепой покачал головой.
— Мария стесняется, — сказал он. — ?Por que no hablas ingles con nuestro amigo?[181] Вот видите! Не хочет. Бесполезно. Но где официант? Вы что будете?
Официант принес напитки, и маэстро сделал заказ для гостя. Положив ладонь на локоть девочки, он сделал ей знак подождать, пока не обслужат всех. Когда официант отошел, маэстро повернулся к Джону-Грейди:
— Ну, как развиваются события?
— Я попросил ее выйти за меня замуж.
— И что же? Отказала? Говорите.
— Нет. Она согласилась.
— А что так мрачно? Вы нас пугаете.
Девочка закатила глаза и отвела взгляд. Джон-Грейди не понял, что бы это могло значить.
— Я пришел просить вас об одолжении.
— Конечно, — сказал маэстро. — Все, что могу…
— У нее никого нет. Ни родных, ни наставника. Мне хотелось бы, чтобы вы выступили в качестве ее padrino{53}.
— А, — проговорил маэстро. Поднес сложенные руки к подбородку и вновь опустил их на стол.
Подождали.
— Это большая честь, конечно. Но дело-то ведь серьезное. Вы ж понимаете.
— Да. Я понимаю.
— Вы будете жить в Америке.
— Да.
— Америка, — повторил маэстро. — Н-да.
Посидели. Молчащий слепой молчал как бы вдвойне. Даже те трое музыкантов, что сидели за столиком в углу, неотрывно на него смотрели. Слышать, что он говорил, они не могли, но все равно, казалось, ждали, что маэстро скажет дальше.
— Роль padrino не сводится к простой формальности, — сказал он. — Это не демонстрация родства или симпатии и не способ завязать дружбу.
— Да. Я понимаю.
— Это дело серьезное, так что не стоит принимать за оскорбление, когда такое предложение отклоняют, если, конечно, причина для отказа уважительная.
— Да, сэр.
— В таких вещах следует быть логичными.
Подняв руку с разведенными пальцами, маэстро задержал ее перед собой. Будто заклиная кого-то или от чего-то отстраняясь. Не будь он слеп, он, может быть, просто разглядывал бы свои ногти.
— Я больной человек, — сказал он. — Но если б это было и не так, этой девочке предстоит строить свою жизнь, и на новой родине ей будет нужен кто-то, к кому она сможет обращаться за советом. Я правильно говорю, как вы думаете?
— Не знаю. Думаю, ей понадобится помощь, и как можно более всеобъемлющая.
— Да. Конечно.
— Это из-за вашего зрения?
Слепой опустил руку.
— Нет, — сказал он. — Дело не в зрении.
Джон-Грейди ждал, что слепой скажет дальше, но тот молчал.