Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
И спишь нормально — лежа, а ешь и пьёшь сидя. Правда, вода из бутылки вытекает ме-е-едленно, как густой соус, но это уже нюансы…
Клацнул люк переходного отсека, и «в гости» к Бельскому вылез Станкявичюс, в таком же голубом комбинезоне с шевроном «Интеркосмоса». Кряхтя, он дотянулся башмаками до металлической полосы, и магнитные подковки прилипли с отчетливым стуком.
— Кто-то меня обещал в энергоотсек сводить… — сказал Пётр, как бы ни к кому не обращаясь.
— А-а! — заулыбался бортинженер, и светлые, незагорелые риски у его глаз ужались в лучики морщинок. — Ну, идём!
— Прямо сейчас? — обрадовался Бельский. — Идём!
Посмеиваясь, Станкявичюс
— Римас… А это правда, что у нас реактор, как у рептилоидов? — поинтересовался Пётр.
— Правда! — крякнул Римантас, откидывая крышку люка. — Полезай ты вперед…
Бельский протиснулся, «выныривая» в энергоотсеке, а его наставник глухо бубнил:
— Только Шарлотте пока не говори, а то тема закрытая… Наши из Новосибирска даже с мезоатомной химией разобрались! Да-а… Отгрохали в Академгородке опытно-промышленный кристаллизатор и здоровую, такую, атомную печь. Представляешь, «темпер» первичной рекристаллизации — полтораста тысяч градусов! Сам трогал чашечные отражатели — они, такие, метра четыре или пять в растворе, с одним слоем мезовещества. На ощупь — холодное и очень скользкое зеркало…
— Поверхность очень гладкая… — очарованно пробормотал Пётр, хоть слегка и задетый недоверием к Шарли. Как будто она не своя…
— Ну, да, — пропыхтел Станкявичюс, закрывая люк-лаз. — Их сейчас вовсю тестируют на полигоне Сухой Нос — центральном нашем, ядерном, там даже отдельный сектор выделили под испытания фотонного двигателя. Правда, сам фотореактор я не щупал — допуск не тот, хе-хе… Стоп, дальше нельзя.
— Радиация? — остановился Бельский.
— Бюрократия! — поморщился бортинженер. — «Низ-зя!» — и всё. Трепетно берегут здоровье героев космоса… — Он неуважительно шлепнул по кожуху главного пульта. — Чем нас удивили товарищи пришельцы? У них энергоблок без трущихся частей! Мы же поначалу… да и амеры тоже, пытались смастерить реактор с быстроходной турбиной Брайтона, а в качестве рабочего тела запускали углекислый газ. И всё-то было хорошо — на Земле! А на орбите… Проработает турбина пару сотен часов, и начинает «зудеть» — подшипники вылетают. С подобной проблемой сталкивался еще твой тёзка — Капица, когда мучился с турбодетандерами для жидкого кислорода. А система у этих… долбоящеров — вообще без движущихся частей!
— Погоди… — озадачился Бельский. – Как напрямую преобразовать тепло в электричество «без движущихся частей» знали еще в XIX веке. Фотогальванический эффект Беккереля… Термоэлектрический эффект Пельтье… И термоэлектронная эмиссия — эффект Ричардсона.
— Правильно, — ухмыльнулся Станкявичюс. — Садись, «пять»! Я еще помню «венец творения» нашего Средмаша — ТОПАЗ. КПД аж пятнадцать процентов! Нет, это было очень и очень здорово, но рептилоиды подняли КПД до сорока! Они нас обошли, додумавшись до термоэмиссии с инфракрасной фотогальваникой. Учим матчасть! — он постучал костяшками пальцев по панели. — Там впереди, метров за десять от нас — целая «батарея» ТВЭЛов-излучателей. У них внешняя поверхность — настоящий фотонный кристалл на основе вольфрама, и он дает спектр излучения, оптимальный для термофотоэлемента — многослойного напыления на внутреннюю — позолоченную! — поверхность тонкостенных ниобиевых трубок… Кстати, о ниобии. Из него сделаны пластины, покрытые мезовеществом — ими обложили активную зону. Они отражают все нейтроны, все гамма-кванты обратно внутрь, оберегая нашу хилую плоть, а заодно существенно повышая эффективность реактора… — Римантас ухмыльнулся. — Если товарищ Лукашенко узнает, почём этот реактор, его точно жаба
— А мы ему не скажем! — жизнерадостно хихикнул Бельский.
В биотехническом отсеке, где попахивало сыростью и зеленью, Пётр пересекся со Строговым, чьи светлые волосы смешно торчали во все стороны. У Андрея была привычка щуриться, придававшая узкому лицу насмешливое выражение. Как будто он, забавляясь, глядел на собеседника и на мир с иронией.
— Лучок поспел, с укропчиком, — улыбнулся Строгов, отмахивая модную челку, и добавил плотоядно: — Салатик сделаю на ужин! Примем витаминчики!
— А разве не Павла очередь… — брови 2-го бортинженера наморщили лоб.
— Разве! — жизнерадостно подтвердил Андрей. — Понимаешь, думы товарища Почтаря столь возвышенны, что низменные потребности наших организмов вызывают у него когнитивный диссонанс… — Он хихикнул. — Я с ним летал на «Заре»! И, когда Паха умудрился спалить пельмени, а вместо кофе заварил корицу, я его отстранил от камбуза!
Посмеиваясь, Строгов и Бельский разошлись. 2-й бортинженер поднялся в жилой отсек, безотчетно высматривая «второго астрофизика», но даже аромат знакомых духов не улавливал — на борту корабля сие не рекомендовалось.
Тяжко воздыхая, он вошел, вернее, пролез в свою каютку, где было чуть просторнее, чем в шкафу. Узкая откидная койка, выдвижной столик, да встроенный экран вместо иллюминатора — вот и вся обстановка. На миниатюрный коврик у «кровати» встать можно, но только боком…
Разувшись и запихав башмаки под ложе, Пётр стянул с себя комбинезон, оставшись в «космическом» белье. Он как раз засовывал аккуратно свернутые вещи на подкроватную полку, когда пластметалловая штора с шуршанием откатилась, и на коврик ступила Шарли.
— Привет, Пит! — белозубо улыбнулась женщина, запирая дверь за собой. — Я тебя целые сутки не видела!
Одной рукой она сняла заколку, отпуская волосы на волю, а другой расстегнула комбез — от зоны декольте до зоны бикини. Налитые груди, пользуясь десятой долей тяжести Земли, не опускались и не покачивались даже, а реяли, подобно туго надутым воздушным шарам, но оставались всё той же теплой, лакомой плотью. Как тут удержишься, и не вдавишь жадные ладони?
— Я тебя искал по всему кораблю… — вздрагивающим голосом выговорил Бельский, услаждая осязание.
— Я нашлась! — радостно прозвенела мисс Блэквуд, мигом опуская тон до игривой жалобы: — И так соску-училась…
Суббота, 16 июля. Полдень
Ленинград, Невский проспект
Натали де Ваз Баккарин-Гарина, она же Наталишка, она же «носса серижейра», еще ни разу не пропустила день рождения Леи. Ну, если не считать тех лет, когда ее самой еще не было на свете. Но, даже когда Наталишке исполнился годик, она уже присутствовала на Леиной «днюхе» — конечно, не особо разумея происходящее, и восседая на коленях горячо любимого деда.
Вот и сегодня, предвкушая поездку в дебри неведомого Карельского перешейка, Натали прискакала на Ленинградский вокзал рано-рано утром, и села в «Сапсан».
Конечно, билет стоил вдвое дороже, чем на обычный скорый, аж двадцать рублей, зато ровно в двенадцать девушка выпорхнула на площадь Восстания.
Ленинград встретил шумом и сутолокой, словно она и не покидала площадь Комсомольскую, замкнутую тремя вокзалами. Насидевшись в вагоне, Наталишка жаждала движения, растраты накопленной энергии — тем более, и цель есть. Надо же купить «деньрожденный» подарок!