Циклогексан (сборник)

Громов Александр Николаевич

Сначала я вскрикнул. Потом заорал. У меня было открыто только лицо, и в мгновение ока на нем не осталось живого места. Вероятно, кровососущие твари набились в палатку через открытый вход, пока я ужинал, нежась у костра. Впредь наука дураку! Чертыхаясь и мотая головой, как припадочный, я вытянул из тесного мешка руки и принялся ожесточенно лупить себя по щекам и по лбу, но добился этим лишь того, что насекомые облепили не только мое лицо, но и кисти рук. Было ужасно больно, и я, продолжая что есть силы себя бить, чувствовал, как по лицу, испещренному укусами и раздавленными насекомыми, стекают капельки крови. Хуже всего было то, что я не мог дать себе свободы действий, а если бы начал

кататься по полу палатки, оглашая окрестности воем и нелитературной бранью, как, вероятно, поступил бы на моем месте любой несчастный, терзаемый такой мукой, то наверняка опрокинул бы горшки с конусоидами, стоящие у меня под боком. Оставалось терпеть.

При свете фонарика мне удалось хорошо разглядеть этих кровососов. Это были самые настоящие рыжие комары или москиты, я не силен в их классификации, – но величиной с небольшую стрекозу, быстрые и увертливые, как реактивные истребители на противоракетном маневре, и безжалостные, как пираньи. Они пировали на мне вовсю, а насосавшись до отказа, секунду или две сидели, перебирая лапками, как бы в глубокой задумчивости, после чего отваливались и, трепыхнувшись раз-другой, замертво падали на пол. «Ага! – ликовал я, содрогаясь от жгучей боли. – Вот вам! Не нравится?» Очевидно, моя кровь была для этих кровососов чистейшим ядом, но кровососам было невдомек, и они не оставили меня в покое, пока последний из них не упал мертвым.

В мечтах я строил фантастические прожекты: объявить набор добровольцев-доноров, собрать как можно больше крови и опрыскать ею лес, не пропуская ни одного кустика, ни одного пня, пока последний рыжий упырь не задергает лапками в агонии. Разве не благородная цель? Чужие планеты должны доставаться кровью, и это правильно. Скажете, преувеличение? Ничуть. Если подобные москиты обитали на Земле в меловом периоде, тогда я знаю, отчего вымерли динозавры.

Обессиленный, я кое-как обтер свое уже начавшее опухать лицо, выключил фонарик и сделал вторую попытку уснуть. Напрасно: не прошло и пяти минут, как я явственно услышал невдалеке шорох ветвей и громовой треск сухого валежника. Какой-то зверь лез напролом, подбираясь все ближе к моей палатке, и если у этого зверя такой же нрав, как и у местных комаров, думал я, – то с ним шутки плохи. Я осторожно вылез из мешка и ощупью нашел топорик. Бежать было бессмысленно, да и некуда – леса я не знал. Оставалось драться.

Треск валежника прекратился: зверь вышел на поляну. Слабый свет коснулся деревьев – по-видимому, шкура зверя фосфоресцировала. Пора, решил я. Нет смысла сидеть и ждать, когда инопланетная тварь сожрет меня вместе с палаткой. Нужно принять бой снаружи, и пусть у меня мало шансов, но и зверюге не поздоровится… Я крепче сжал рукоять топорика и тихонько выскользнул из палатки.

В мою кожу немедленно впились тучи комаров, а в глаза ударил свет. Зверь подошел ко мне вплотную и произнес знакомым голосом:

– Вот вы где, оказывается! А я вас ищу, ищу…

– Уберите фонарик, – прошипел я, лупя комаров и кривясь от боли. – Кстати, как вы меня нашли? Вельбот дал биопеленг?

– Дал, – нехотя признал Рыба-Кит. – Но я бы вас все равно нашел, – добавил он, воодушевляясь, – ведь, как известно, поиск людей методами биолокации не более чем элементарная задача для подготовленного человека, пробудившего в себе естественные экстрасенсорные способности…

О боже!

– А почему вас не кусают комары? – перебил я, приплясывая. – Или они не едят экстрасенсов? Вот что, бросьте дурить и давайте сюда репеллент…

К тому моменту, когда мы вернулись в вельбот, я совсем опух от укусов и все тело невыносимо чесалось. Без репеллента меня бы просто съели. Следовало признать, что моя попытка

к бегству провалилась самым жалким образом, и я это признал. Как признал и то, что мой мучитель оказался более крепким орешком, чем мне представлялось: ведь надо же – идти одному в кромешную ночь по незнакомым внеземным чащобам, подвергая свою жизнь опасности только лишь затем, чтобы вытащить из леса другого человека – на это, согласитесь, способен не каждый. Но он спасал не человека, мрачно думал я, продолжая мучительно чесаться. Он спасал своего слушателя, свою жертву, будущего подвижника новой веры, парапсихологии или как ее там. Это не подвиг, потому что подвигов из эгоизма не бывает… И Рыба-Кит блестяще подтвердил мое умозаключение тем, что до глубокой ночи читал мне лекцию о биолокации и таящихся в ней неисследованных возможностях. По чистой случайности мне удалось заснуть.

Наутро я нашел в багажнике мазь от укусов и смазал фасад, а как только Рыба-Кит, бросив нудить, удалился «предаться самососредоточению», пристал с расспросами к вельботу. Вельбот давно меня раздражал.

– Так это ты меня выдал? – спросил я, с трудом сдерживаясь и внутренне кипя. – Ты, железо старое?

– Не понял вас, – скучно ответил вельбот. – Если вас не затруднит, уточните запрос.

Вежливый, паразит!

– Какого лешего ты дал этому маньяку мой пеленг? – повысил я голос. – Я тебя просил об этом?

– В мои обязанности входит соблюдение гарантированного минимума прав человека, – заявил вельбот. – В том числе и права на информацию.

– На правдивую? – механически поинтересовался я, соображая, как лучше подойти к главному вопросу.

– На любую, – сухо ответил вельбот.

У меня пересохло в горле. Одно из двух: либо вельбот слишком глуп, либо глуп я. Право на ложную информацию – как вам это нравится?

– Уточни, – потребовал я.

– Абсолютно правдивой информации не существует, – пояснил вельбот, – поскольку средства сбора информации всегда ограниченны, а сам критерий правдивости размыт и не ясен. Любая информация является субъективной вне зависимости от того, собрана ли она человеком, либо машиной, и, следовательно, содержит определенный (чаще – неопределенный) процент недостоверности. Помимо этого, человек имеет право и на заведомо неверную информацию, находящую свое выражение в некоторых видах искусства, устного творчества и литературы.

До меня наконец дошло. Вельбот был прав, такие механизмы всегда правы. Искусство – это конечно… И литература. Выбросьте вымысел, например, из исторического романа – и в лучшем случае получите плохой учебник. Согласен, без права на заведомо ложную информацию жизнь была бы скучна: ни тебе розыгрышей, ни хорошей книги… Впрочем, это к делу уже не относится.

– А твой гарантированный минимум прав, – попытался поддеть я, – это стопроцентно достоверная информация?

Вельбот молчал несколько секунд. Видимо, эта мысль никогда прежде не приходила в его кристаллические мозги, и теперь он переваривал ее, переворачивая так и эдак. У меня появилась надежда.

– Нет, – ответил вельбот, – поскольку человечество постоянно работает над расширением своих прав. В частности, за последнюю сотню лет в гарантированный минимум были добавлены три новых пункта и еще восемь подверглись переформулировке. Но в случае любого изменения я должен руководствоваться прежним гарантированным минимумом прав до тех пор, пока мне не будет сообщен новый.

Так. И здесь – мимо. Наивно было и думать о том, что можно как-то обмануть этого стража порядка. Я по-прежнему был в клетке, хотя и на воле. Из этой клетки было невозможно убежать, Рыба-Кит в два счета найдет меня по пеленгу.