Циклопы. Тетралогия

Обухова Оксана Николаевна

"Это где же меня так приодели?
– прикинул Боря.
– Это с каким же контингентом я нагваздался..."

Загадка. Разгадка потонула в тугом похмельном тумане после обещанного ведра водяры с пивом. Переодеть Бориса Михайловича Завьялова из купленных в Риме джинсов в замызганные шерстяные треники..., пожалуй, не получилось бы ни у кого из знакомых.

И не потому, что Боря привередлив - на безрыбный случай и подштанники одежда. А потому, что никто из его друзей не хранит на антресолях тюки с пересыпанным нафталином тряпьем. Приятели такими портками лучше пол разово подотрут...

Так что, тут головоломка

для трезвой головы. Прищурив левый глаз, Завьялов прикинул расстояние до пола и, покряхтев, спрыгнул с каталки.

Прыжок превратился в затяжной полет! По расчетам Бориса ноги должны были встретиться с полом буквально сразу - роста в Боре почти метр девяносто. С каталки же Боря летел, как первоклашка с подоконника! как яблоко с верхушки дерева! парашютистом с запутавшимися стропами.

Шлепок о пол прошел болезненно.

Каталка от неловкого движения ушла в сторону, громко врезалась в стену!

Завьялов, с отбитыми коленями, стоял в позе заблудившейся собаки и потерянно крутил башкой: "Твою мать! Косолапов зараза, что - три дня поил каким-то суррогатом?!"

Медленно, охая и хватаясь за поясницу, Завьялов встал на ноги. Пока окончательно распрямлялся, пол несколько раз пытался вздыбиться. Стены ходили ходуном и расплывались, Борис тяжело рухнул плечом на гладкий стеновой кафель - закашлялся.

Поглядел вперед: метрах в двадцати из стены торчал смутный белый овал неправильной формы. Почти привычно прищурив левый глаз, Завьялов опознал в нем фаянсовую раковину.

Вода! там есть ВОДА!!

Боря оттолкнулся от стены и, придерживаясь о нее трясущейся рукой, ходко заковылял вперед. Когда до вожделенного крана оставалось не более пяти метров, в стене возник освещенный провал.

Боря упорно ковылял к воде. Из провала показалась взлохмаченная блондинистая головка. Чуть позже показалась и вся девушка в расхристанном медицинском халатике...

Завьялов прохрипел нечто, отдаленно напоминающее "здрасьте, мне б попить...".

Девчонка заголосила так, словно Боря шел ее зарезать! Огромным мачете, как в низкопробных фильмах ужасов. Из разинутого рта девчонки несся оглушительный визг, через секунду из дверного проема показалась вторая голова. Мужская. Того самого парня, что девушку качественно взлохматил и халатик расстегнул.

Секунду поглядев на ковыляющего Борю, парень тоже проявил неадекватность. Громко выматерившись, схватил подружку поперек полуголой талии и втянул за дверцу, на которой, прищурившийся Завьялов прочитал табличку "Не входить. Служебное помещение".

А ну их на фиг.

За дверцей истерила ненормальная девица, глухо басил перепуганный мужской голос... Завьялов шел к цели.

На кране оказались через чур тугие ручки. Борису показалось, что он скончается от жажды, пока закапает вода... Облепив губами жадный кран, Завьялов всосал в себя первый ручеек, когда ручка наконец поддалась - едва не захлебнулся... Но пил и пил. Отфыркивался, прополаскивал под тугой струей раздувшиеся щеки, топил, промывал одеревеневший, ссохшийся язык, попутно думал. Холодная вода как будто промыла не только рот, но и извилины. Они шуршали все резвее и резвее: "Не вытрезвитель, - рассуждал Борис.
– Больница. Мне стало худо...
– Последним четким воспоминанием служило приемное отделение больницы, где Завьялов поджидал Косого.

Потом..., он, кажется, подумал о том, что раз уж оказался здесь, не худо бы показаться отоларингологу, предъявить тому оглохшее правое ухо... Вроде бы, реально подходил к пожилой тетке в белом халате, спрашивал, где разыскать нужного специалиста... Дальше - провал. И пробуждение в темном коридоре.
– В больничке не было свободных мест в палатах?
– раздумывал Борис.
– Меня сгрузили на каталке в коридоре?.. Странно. Точнее - коридор какой-то странный". Завьялов оторвался от крана, поднял голову...

Над умывальником висело зеркало. Из зеркала глядел старик.

Завьялов резко оглянулся!

В пустом коридоре не было никакого старика. Борис здесь был один. Стоял, опираясь руками об умывальник, по подбородку и шее медленно стекала ледяная вода.

Осторожно, боясь поверить в сумасшествие, в присутствие глюка в глубине полированного стекла, Борис скосил глаза на зеркало... В темном зеркальном провале шевелилась голова.

Но рядом этой головы не было! Был только Борис Завьялов в синих тренировочных штанах и такой же олимпийке! Поверх олимпийки Завьялов разглядел растянутый трикотажный жилет в полосках и оленях... Поднял глаза выше...

Лицо старика. С зеркально прищуренным глазом!

Борис поднял руку..., ощупал подбородок... Пальцы еще не встретились с дряблой щетинистой кожей, а Завьялов уже знал, ч т о он нащупает! Старик в зеркале в точности повторил его движение!

Рука обвисла и сама собой нашарила опору - холодный фаянс раковины. Горло схватил тугой, удушающий спазм... Секунд сорок..., или час, Завьялов смотрел на отражение.

Даже если представить, что в приемном покое Борис упал не в обморок, а сразу в кому, то это ничего не объясняет. Пролежи он в коме, хоть сорок лет, а потом очнись - э т и м стариком он быть не может! Из зеркала на Завьялова таращился ошарашенный дядька лет восьмидесяти с гаком, невысокого роста - не больше ста семидесяти пяти!
– с вытянутым, куполообразным лысым черепом. Даже если предположить, что в коме Боря усох на двадцать с лишним сантиметров, такого черепа у него быть не может! не младенец, черт возьми, форму черепа уже не изменить какими-то колодками!

И нос. Чуть удлиненный, с выгнутыми хищными ноздрями.

А у Бори с младенчества - простой и мощный румпель.

Глаза... Дьявол побери, не видно какого они цвета! Но форма и разрез не те, глаза близко посажены...

Завьялов отпрянул от зеркала, руки потеряли керамическую опору... Будь коридор немного пошире, Борис упал бы навзничь. Но так лишь налетел спиной на противоположную стену и замер, тяжело дыша.

Старик в зеркале размылся, Завьялов боялся прищуриться и отчетливо встретить такого же одноглазого визави!

Люди. Здесь где-то были люди...

Извиваясь словно червяк, прижимаясь плечом к холодному кафелю, Борис двинулся к служебному помещению. Расстояние в несколько метров преодолевал, как марафонскую дистанцию, с одышкой, помутившимся рассудком. Добрел до двери... Рука не поднялась, чтобы удариться о полотно...

Из-за двери доносился быстрый шепот:

– Дурочка, дурочка, ну успокойся! Если нас здесь застукают, тебе просто влетит, а меня жена и тесть порвут! Давай, перестань реветь, ласточка моя, утри слезки...