Цирк Обскурум

Найт К. А.

— Ты позвала нас, habibti, — отвечает он, его глаза сверкают, как у дикого зверя. — Твой зов был таким сильным, что мы чуть не задохнулись.

— Я не понимаю, — бормочу я. — Я ничего из этого не понимаю.

— Ты поймешь, — отвечает он, глядя поверх моей головы. — Даймонд все объяснит. Сейчас он идет сюда.

Я неуклюже поворачиваюсь на костылях, следуя за его взглядом, и встречаюсь с глазами, такими же знакомыми мне, как это место. В детстве я мечтала об этих глазах мальчика, которого мельком видела в цирке. Хотя он уже не мальчик. Его глаза жесткие, опасные и такие темные, что в них отражаются все желтые огни вокруг

нас. Я думала, что глаза Спейда темные, но я ошибалась. У этого человека темные, как глубины ада. Они принадлежат тому, кто всю свою жизнь танцевал в темноте и наслаждался этим.

Боже мой, он прекрасен.

С линией подбородка и скулами, которые могли быть созданы только мастером-художником, и этими черными омутами в глазах его можно было легко принять за шедевр в музее. Его волосы такие же темные, часть них взъерошена, как будто их когда-то укладывали, но он слишком много раз проводил по ним руками. У него густые брови, и между ними залегла морщинка, как будто он несет на своих плечах всю тяжесть мира. Золото блестит в его ушах, пирсинг отражает свет над ними. Черты его лица соединены пухлыми губами, которые были бы слишком женственными на других мужчинах, но каким-то образом делают его более мужественным. Маленькая татуировка в виде черной бубны находится под его правым глазом, его прозвище выведено чернилами на коже. Красивый — это даже близко не подходит для описания его внешности.

— Эмбер, — говорит он вместо приветствия густым, как мед, голосом. — Я слышал, ты проснулась.

Я моргаю, глядя на него.

— Ты помнишь меня?

Он хмурится и смотрит на Спейда, как будто спрашивая, плохо ли мне все еще.

— Конечно, я помню тебя. Мы привезли тебя сюда неделю назад. Мы все проверяли тебя, пока ты выздоравливала.

Мое сердце замирает. Он не помнит меня ребенком. Наверное, я совсем не похожа на себя прежнюю, на ребенка, который мог танцевать между цирковыми шатрами с беззаботной свободой, которой у меня никогда не было, когда я была взрослой. Тем не менее, какая-то маленькая часть меня надеялась, что я произвела на него такое же сильное впечатление, как и он на меня, но это глупо. Я была одной из тысяч, которых он, вероятно, видел, и я далеко не такая особенная.

Я выпрямляю спину и смотрю на него, любуясь его острым подбородком и волевым носом.

— Спейд сказал мне, что ты можешь объяснить, почему я здесь. — Я жестом указываю, между нами, едва балансируя на костылях. Спейд поддерживает меня, когда я начинаю падать, но никто не комментирует это. — Тогда валяй, — подбадриваю я. — Объясни.

Даймонд переводит взгляд с меня на Спейда и обратно, его темные глаза впитывают огоньки в свои глубины. На его губах появляется усмешка, прежде чем он пожимает плечами.

— Очень хорошо. Тебе нужно сделать выбор.

— Выбор? — Я повторяю.

Он кивает и делает шаг ближе, вторгаясь в мое пространство.

— Покинуть это место и никогда не возвращаться, никогда больше не говорить об этом или…

— Или что? — Подсказываю я, когда он не продолжает.

Он наклоняет голову набок, и он берет меня за подбородок. Я позволяю ему, не желая драться с этим человеком, и рада, что не делаю этого, когда грубая текстура его пальцев касается моего подбородка и приподнимает его, согревая меня. Он удерживает меня, его глаза пронзают мои.

— Или ты можешь остаться здесь и поклясться своей душой Цирку Обскурум, — заканчивает

он. — Ты будешь принадлежать ему, а он будет принадлежать тебе, и ты никогда больше не узнаешь, каково это — снова оказаться в клетке.

Мое сердце громко стучит в ушах.

— Никогда? — Спрашиваю я с надеждой в груди.

— Никогда, — повторяет он, а затем ухмыляется. — Если, конечно, это не часть твоего представления.

Спейд наклоняется.

— Тебе не обязательно решать сейчас. Ты можешь…

— Я остаюсь, — перебиваю я, бросая взгляд на него, но в итоге сосредотачиваясь на Даймонде. Это мгновенная реакция, что-то глубоко внутри меня отвечает, даже не давая мне подумать. — Я выбираю остаться.

Даймонд улыбается и прижимается своим лбом к моему. Меня окружает его запах дыма и кокоса, и я чуть не проглатываю язык, когда он напевает.

— Единственный правильный выбор, дорогая, — мурлычет он. — Увидимся в три часа ночи на церемонии.

Он оставляет меня стоять со Спейдом, задыхающуюся и страдающую, несмотря на мои раны. Когда он уходит, его слова доходят до меня.

— Подожди. Церемония?

Глава

9

Костыли замедляют мою ходьбу, и, несмотря на желание исследовать цирк, я все еще выздоравливаю. Понаблюдав за моими попытками, справится с этим, Спейд снова подхватывает меня на руки и несет обратно в мою палатку. Кажется, он делает это, не задумываясь. Он укладывает меня на кровать, прежде чем поправить одеяла вокруг меня и подоткнуть одеяло.

— Постарайся отдохнуть. Мы придем за тобой, когда придет время.

Когда он делает шаг назад, я хватаю его за руку, и он снова смотрит на меня.

— Какая церемония?

— Ты решила остаться, habibti. Ты должна дать это обещание, — мрачно отвечает он, янтарь в его глазах становится расплавленным.

— Тебе? — Бормочу я.

— Нет. — Хитрая усмешка, которой он одаривает меня, заставляет мое сердце учащенно биться. — Самому сердцу этого места, цирку.

Раздается крик, похожий на рев большого дикого животного, и он такой громкий, что, кажется, у меня трещат кости. Мое сердце колотится в грудной клетке, но Спейд просто улыбается. Его взгляд, кажется, перемещается, когда он смотрит на вход в палатку.

Он уходит, быстро исчезая, а затем животное издает другой звук, но он ближе и радостнее — пыхтение.

Это цирк, напоминаю я себе, но, лежа в постели, не могу перестать задаваться вопросом, почему я так быстро согласилась и что это значит для моего будущего.

Иметь выбор — это странно. Раньше я знала, что умру в том доме, и часть меня даже смирилась с тем, что я буду боксерской грушей Роджера до того дня, когда меня заберет тьма, но сегодня вечером они дали мне выбор. Я могла бы начать все сначала, я могла бы пойти куда угодно, но даже когда я думаю об этом, эта мысль только наполняет меня страхом. Здесь, в единственном месте, где большинство людей находят острые ощущения и необычность, я чувствую себя умиротворенной, как дома, как в детстве. Чувство безопасности наполняет все мое существо, и это что-то настолько чуждое для меня, что это трудно принять. Я не знаю, из-за знакомого запаха попкорна и сахарной ваты, цирковой музыки или просто из-за мужчин, которые привезли меня сюда, но я чувствую себя в безопасности.