Цирк Обскурум

Найт К. А.

Я смотритель манежа, так что моя клятва сильнее, чем у большинства, а это значит, что есть шанс, что я единственный, кто чувствует, насколько силен этот призыв. Кем бы ни была эта женщина, мы нужны ей сейчас. Более того, ее место здесь.

Я заставляю себя выйти из своей палатки, спотыкаясь от силы зова, и ищу другие палатки. Спейд, Харт и Клаб почувствовали это, каждый из них так же важен для цирка, как и я, но что касается уровня их чувств, это спорно.

Когда я, спотыкаясь, вхожу в палатку Спейда, я понимаю, что недооценил, насколько это сильно. Я нахожу его стоящим на коленях на полу со слезами, текущими по лицу, когда эмоции переполняют его. Я поднимаю

его на ноги и всаживаю клинок ему в руку.

— Иди за остальными, — командую я, задыхаясь от давления в груди, которое, кажется, только удваивается, когда я двигаюсь. У нее мало времени. — Пора отправляться на охоту.

Спейд опирается на шесты палатки, прежде чем, спотыкаясь, выбирается из палатки, чтобы позвать Харта и Клаба. Я смотрю, как он уходит, и когда он уходит, я даю волю своей тоске. Скатывается слеза, и я поспешно вытираю ее, чтобы они не увидели.

Эта карточка другая. Цирк Обскурум очень хочет заполучить ее.

Это не то, что мы можем игнорировать.

Мы отвечаем на зов проклятых.

— Мы идем, детка, — бормочу я, выходя из палатки навстречу остальным. — Пришло время вернуть ее домой.

Глава

4

Я просыпаюсь от звука захлопывающейся входной двери, фундамент сотрясается от силы его затаенного гнева. Я благодарю любое божество за отсрочку приговора, за возможность отдохнуть, прежде чем он вернется домой и продолжит свои издевательства. Я прислушиваюсь к звуку заводящейся его машины, яркой штуковине, которая, как он настаивал, была ему нужна в качестве подтверждения его успеха, которая с грохотом оживает секундой позже. Когда звук знакомого двигателя затихает, я пытаюсь пошевелиться, но не могу.

Я едва могу дышать.

Сейчас невозможно точно понять, сколько костей сломано. Я знаю, что мои ребра пострадали, и, судя по тому, как больно дышать, это может быть тем, что в конечном итоге убивает меня. Я не могу пойти к врачу, не тогда, когда единственный человек на многие мили вокруг — это тот, кто причинил боль.

С моей ногой тоже что-то не так, но эта боль далеко не такая сильная, как головная. Я осторожно прижимаю пальцы к своему черепу, ощущая там шишки и ушибы. Мое лицо распухло, глаза отказываются открываться, губа разбита во многих местах, по всему лицу порезы. Я почти уверена, что у меня сломан нос. Меня беспокоит боль в шее, но, по крайней мере, кровотечение остановилось. Пока я спала, весь пол чердака был залит кровью. Теперь она высохла, и мое платье стало жестким и неудобным. Я пытаюсь избавиться от онемения хотя бы для того, чтобы притупить боль, но это не помогает. Я проклята чувствовать каждую боль и укус агонии. Каждый раз, когда я пытаюсь сесть, мои ребра кричат, и я падаю обратно на деревянный пол.

Я все еще пытаюсь. Я не умру здесь. Я отказываюсь умирать смиренно. Этот чердак не будет моим гробом.

Я пытаюсь снова и снова, заново рассекая раны и заставляя их снова кровоточить. Я не знаю, сколько крови мне еще осталось потерять, но мне все равно. Я должна выбраться. Я должна бежать. Я должна сбежать.

Однако мое тело — предатель, и независимо от того, как сильно я пытаюсь двигаться, оно намерено остановить меня.

Я в сотый раз падаю обратно на деревянный пол, задыхаясь от своих попыток и обливаясь потом от напряжения. Я не могу. Черт, я не могу.

Пока я лежу здесь и смотрю в потолок, солнце насмешливо светит через крошечное окошко. Я наблюдаю, как пылинки танцуют в лучах, взбудораженные моими движениями. Это почти похоже

на снег, на блаженство зимнего утра. Я смотрю, как они танцуют в лучах света, и мечтаю о чем-то большем. Я отдала свою жизнь Роджеру, и он заберет все, что у меня есть, если я останусь. Мое тело, моя свобода и моя жизнь не принадлежат мне с тех пор, как умер мой отец — с тех пор, как я сдалась и вышла замуж, чтобы спасти свою мать.

Мое существование было длинной чередой разочарований.

Сжимая в пальцах карту джокера, я понимаю, что всю свою жизнь искала то чувство, которое давал мне цирк. Волнение и удивление ускользнули от меня, и странный ребенок, которым я была, превратился в женщину, которая подчинялась прихотям других, когда ей следовало бороться.

Теперь я заплачу за это своей жизнью.

Я не плачу. Вместо этого я вспоминаю то счастливое время, когда я была беззаботна и мой отец разрешал мне бегать по палаткам. Я возвращаюсь к ощущению, что мое лицо разрисовано, влажная кисточка скользит по моей коже, нанося краску идеальным рисунком. Я отказывалась снимать краску для лица в течение нескольких дней. Моя мама была смущена этим в продуктовом магазине, когда другие матери остановились и пялились на меня. Я помню мальчика и то, как его темные глаза поймали мои и удержали. Я вспоминаю гадалку, ее слова эхом отдаются в моей голове.

Жизнь не будет добра к тебе.

Боже, я думала, она имела в виду мои экзамены в то время, а не эту ужасную трагедию.

Я крепче сжимаю карточку, сминая ее, и мое сердце болит за ребенка, которым я когда-то была. Я была так полна удивления, так стремилась постичь магию, но теперь я лежу здесь, умирая на чердаке, мое тело изломано и избито. Я никогда больше не буду такой невинной. Я никогда не буду танцевать в цирке, беззаботно и счастливо, как в детстве. Эта девочка ушла, и я скоро уйду.

Через сколько я истеку кровью? Я не знаю, но надеюсь, что скорее раньше, чем позже. Я надеюсь, что Роджер вернется не для того, чтобы подлатать меня и заставить продолжать жить. Я так больше не могу. Я должна выбраться, либо физически, либо смертью. Любой вариант лучше этого.

Мои травмы серьезнее, чем я думала. Я проваливаюсь в темноту, прежде чем понимаю, что происходит, просыпаюсь позже и обнаруживаю, что лучи падают с другой стороны. Как долго я здесь пролежала? Который час? На чердаке нет часов, и я их не ношу. Я прислушиваюсь к звукам вокруг, расслабляясь, когда слышу только скрип половиц, когда дом оседает. Мое тело кажется тяжелым, и когда я пытаюсь пошевелиться на этот раз, оно по-прежнему не реагирует. Мои ноги не двигаются с места, а руки с таким же успехом могут быть валунами. Они неподвижны. Я чувствую себя так, словно на всем моем теле лежит огромный вес и удерживает меня. Я даже не могу поднять голову. Все, что я могу сделать, это открыть глаза и посмотреть на пылинки, все еще танцующие, как в прекрасном балете, мрачные и тихие, в память о моей смерти.

Мне нравился балет, когда мама водила меня на него, хотя ее мечты о том, чтобы я стала балериной, рухнули, когда мне отказали в поступлении в балетную школу из-за моих неуклюжих ног. Вместо этого она настояла на том, чтобы водить меня на представления. Меня это всегда радовало, костюмы элегантные и красивые. Я никогда не понимала, почему эти были нормой, а цирковые — нет. Все они были артистами.

Снаружи доносится рев автомобильного двигателя, и я задерживаю дыхание, умоляя вселенную позволить ему проехать мимо нашего дома, но он замедляет ход, и я слышу, как он подъезжает, прежде чем тронуться с места.