Цирк Обскурум

Найт К. А.

Идеально подобранный шарф обвивает мою шею, челка прикрывает порез на голове, а нужное количество пудры на лице делает растущий синяк даже незаметным. У меня весь вечер болит в паху, но я улыбаюсь весь ужин, смеюсь шуткам Роджера и целую его, изображая идеальную пару, чтобы Карлсоны этого не заметили.

Все это время я умираю внутри.

Не раз я раздумывала, не вытащить ли нож из жареной курицы и не вонзить ли его ему в грудь. Я была бы обречена, но это стоило бы того, чтобы наблюдать, как его шок сменяется ужасом, когда он истекает

кровью. Я, конечно, этого не сделаю. Вместо этого я слушаю, как они болтают о дерьме, на которое мне наплевать, вроде разочаровывающих пациентов, спорта и того, какая косилка лучше всего подходит для идеального газона.

Когда миссис Карлсон спрашивает, когда у нас будут дети, я вижу, как просвечивает истинный Роджер. Я прикрываю живот, заставляя себя улыбнуться в надежде, что не заплачу, несмотря на отголоски боли.

Никто не знал, но я была беременна не так давно — пока Роджер не разозлился при мысли о том, что ему придется делить меня с ребенком. Несмотря на то, что это была мечта, и несмотря на то, что это разрушало его репутацию, он бил меня в живот, пока у меня не случился выкидыш. Неделями я истекала кровью и кричала в агонии, но каждую ночь Роджер приходил домой и по-прежнему ожидал, что я буду выполнять свои супружеские обязанности. Я оцепенела в тот момент, когда он решил окончательно расправиться со мной — финальный штрих.

Он смеется над вопросом миссис Карлсон, но я могу сказать, что это злит его, и я знаю, что позже за это расплачусь я.

После ужина он провожает их до двери. Я даже не осознаю, что все еще прикрываю живот, пока он не поворачивается и не обнаруживает, что я наблюдаю за ним с подножия лестницы, когда он прощается с ними. Когда они добираются до своей машины, его маска падает.

Выражение его лица становится холодным и сердитым, когда он захлопывает за собой дверь.

— Что ты на это скажешь?

— Мне очень жаль, Роджер, — автоматически отвечаю я.

— За что? — спрашивает он.

Я колеблюсь. Если я скажу что-то не то, добром это не кончится. Должно быть, я слишком долго думала, потому что следующее, что я помню, это то, что я падаю на пол от удара слева, которого я даже не предвидела.

— Жалко. Ты даже не можешь делать то, для чего была создана, — выплевывает он, прежде чем переступить через меня и направиться на кухню.

Я заставляю себя подняться, игнорируя боль в щеке, и следую за ним. Я знаю, что если буду изображать послушную жену, это закончится быстрее. Я смотрю, как он наливает себе стакан виски.

— Тупая гребаная женщина. Она заставляет меня это делать. Если бы она только родила этого гребаного ребенка…

Гнев вспыхивает во мне от его обвинения. Я моргаю и смотрю вниз, обнаруживая разделочный нож в своей руке. Я даже не помню, как взяла его в руки, но когда он поворачивается, то видит его.

— Эмбер, что ты делаешь? — спрашивает он угрожающе низким голосом.

— Я… — Я бросаю взгляд на нож, а затем снова на него, когда его глаза затуманиваются яростью.

— Положи это. Сейчас же, — приказывает он, указывая на меня пальцем поверх своего стакана.

Я колеблюсь, и ему это не нравится.

Прежде

чем я успеваю пустить в ход нож, меня снова отбрасывает к стене. Застонав, я соскальзываю на деревянный пол, мне понравился тот момент, когда мы переступили порог этого дома. Теперь я ненавижу это, потому что потратила на это так много времени, страдая. Он не держит меня, поэтому я карабкаюсь к лестнице. Если я смогу подняться туда, я смогу спрятаться и запереть дверь ванной, пока он не справится со своим гневом, но я двигаюсь недостаточно быстро.

Я переворачиваюсь прежде, чем успеваю пройти два фута. От следующего удара у меня перед глазами появляются звезды, голова откидывается назад.

Я чувствую, как у меня ломается нос, и внезапно становится трудно дышать.

Я почти онемела, боль растворяется в темноте, как будто это происходит с кем-то другим. Когда я смотрю в его глаза, я знаю, что сегодня ночью он убьет меня. Я чувствую это своей душой.

Я отказываюсь просить или умолять, поэтому держу рот на замке, и он ненавидит это еще больше, его темные глаза наполняются маниакальным ликованием.

— Ты хочешь ребенка, Эмбер? усмехается он, плюя мне в лицо. — Тогда давай родим тебе ребенка.

Схватив меня за волосы, он тащит меня вверх по лестнице. Я кричу, когда мое тело ударяется о каждую ступеньку, и онемение сменяется мучительной болью. Я чувствую, как ломаются кости, моя кожа покрывается синяками и царапинами, но он не смягчается.

Он швыряет меня на кровать. Я едва могу поднять голову, когда он пинком захлопывает дверь.

Схватив мое лицо, он прижимает меня к кровати, не обращая внимания на мои движения. Я не могу дышать, когда зажимаю зубами одеяло. Он удерживает меня на месте, когда вонзается в меня, агония становится невыносимой, так как я еще не исцелилась от того, что было раньше. Я начинаю задыхаться, но он сильнее прижимает мою голову к кровати.

Его бедра громко бьются, когда он насилует меня.

Я, должно быть, теряю сознание, потому что, когда я прихожу в себя, мои движения вялые, и я кашляю. Я чувствую, как его сперма стекает по моим бедрам, и по какой-то причине мне хочется плакать.

Я не знаю почему. Раньше он поступал гораздо хуже.

Намного, намного хуже.

Каким-то образом я нахожу в себе силы перевернуться. Он закуривает сигарету, свирепо глядя на меня, и я впервые разжимаю свои воспаленные, кровоточащие губы.

— Убей меня, — умоляю я.

— Что? — бормочет он, наклоняясь и прижимая зажженную сигарету к моему бедру. Я кричу от агонии, запах моей горящей плоти наполняет воздух.

— Убей меня!

— Ты хочешь, чтобы я убил тебя, Эмбер? Слишком просто. Я собираюсь запереть тебя здесь навсегда. Я буду трахать это маленькое упругое тело каждый день, пока ты снова не забеременеешь, а потом, когда ребенок родится, я убью тебя. Я скажу, что ты умерла при родах. «Скорбящий вдовец» станет хитом города. Я найду другую женщину, которая более послушна и лучше в постели. Никто тебя не вспомнит. Никто даже не будет оплакивать тебя. — Он тащит меня на чердак и захлопывает дверь, оставляя меня в темноте.