Цирк Обскурум

Найт К. А.

Глава

2

Я не знаю, как долго я лежу, свернувшись калачиком, на холодном чердаке. Боль в моем теле и сердце невыносима, а в голове пульсирует. Должно быть, у меня сотрясение мозга, что неудивительно, учитывая количество ударов. Я то теряю сознание, то прихожу в себя, пока не просыпаюсь, дрожа от пронизывающего до костей холода, такого жестокого, что у меня начинают стучать зубы. Темно, единственный свет проникает из маленького окна. Пылинки плавают

и танцуют перед моими глазами в лунном свете.

Со стоном я заставляю себя опуститься на колени, провожу рукой по боку, пока не вскрикиваю от боли. Да, у меня определенно сломано несколько ребер, и у меня такое ощущение, что запястье может быть сломано. Я прочитала достаточно медицинских книг Роджера, чтобы знать, что само по себе это все не заживет должным образом. Дрожа так сильно, что мне приходится стиснуть зубы, я тащусь по неровному дереву к заваленным коробкам, которые спрятала в глубине.

Мне нужно согреться.

Он прав. Я ещё не умираю.

Не сегодня.

Я не позволю ему осуществить свой план.

Я перебираю коробки дрожащими пальцами, едва в состоянии прочесть свои каракули по бокам из-за слабого освещения. Я не решаюсь включить лампочку, чтобы Роджер не увидел и не поднялся за мной. Они полны всех моих старых вещей из родительского дома. Роджер не хотел, чтобы это дерьмо находилось в его доме, поэтому я спрятала его здесь. Должно же быть что-то, чем я могла бы перевязать свои раны и согреться.

Подойдет что угодно. Я отказываюсь умирать здесь.

Я не умру здесь.

Я повторяю это как мантру, пока ищу, мое тело болит везде.

Я не умру здесь.

В первой коробке нет ничего полезного, поэтому я осторожно отодвигаю ее в сторону, тяжело дыша от усилий, когда открываю ту, что под ней. Мне нужно сделать паузу, чтобы перевести дух, несмотря на боль и головокружение, одолевающие меня.

Я не умру здесь.

Я натыкаюсь на что-то твердое, и я моргаю, щурясь, пытаясь разглядеть содержимое. Когда я, наконец, вижу, я понимаю, что это фотография из тех времен, когда я была моложе и счастливее. Солнце светит на меня и моих друзей, наши велосипеды забыты в стороне. Мы были так беззаботны и счастливы, что больно даже смотреть на это. С жалобным криком я использую последние силы, чтобы поднять рамку и бросить ее. Я слышу, как она разбивается там, где приземляется, совсем как моя душа, когда я рискую вызвать гнев Роджера. Надеюсь, он пошел в бар выпить.

Я больше не та девушка. Он убил ее давным-давно, но я не предам ее память.

Я так легко не сдамся. Я не умру здесь.

С новым чувством срочности я открываю еще одну коробку, и еще одну, пока не нахожу старую забытую шаль. Она кружевная, наверное, принадлежала моей матери, и проедена молью, но это лучше, чем ничего. Я набрасываю её на плечи, дрожа от холода. Придерживаю ее одной рукой, продолжая искать другой. По мере того, как проходит больше времени, боль, кажется, только усиливается, и я знаю, что мне осталось недолго, прежде чем я потеряю сознание. Черные точки начинают танцевать и кружиться у меня перед глазами, дыхание становится затрудненным, а кожа слишком горячей и холодной одновременно.

Внутри еще много бесполезного дерьма, и я отбрасываю его в сторону с животным криком паники, быстро моргая, пытаясь прояснить зрение.

Я

не умру здесь. Я не умру здесь. Я не умру здесь.

На дне коробки, забытая и одинокая, лежит черная карточка. Нахмурившись, я беру ее, поднося ближе, пытаясь разобраться в этом, пока мой мозг отключается.

Это игральная карта.

Джокер улыбается от уха до уха, и во рту у него бьется сердечко. В руке он держит нож, выглядя одновременно угрожающе и успокаивающе. Что-то в этом есть знакомое, но я слишком слаба, слишком близка к потере сознания. Качая головой, я пытаюсь понять, почему это здесь, почему это важно и почему мои пальцы, кажется, не могут её отпустить.

Цирк… Цирк… Я получила это в цирке, не так ли?

Да, я знаю, что я права, даже когда мое тело сдается.

Сжимая в руке забытую карточку, я падаю на деревянный пол, слыша глухой удар своего тела о него, но ничего не чувствую. Мое темнеющее зрение остается прикованным к джокеру, красный цвет сияет, несмотря на годы, прошедшие с тех пор, как я получила ее. Я провожу большим пальцем по его лицу, размазывая по ней собственную кровь.

Это последнее, что я вижу, прежде чем тьма снова поглощает меня, но на этот раз я иду куда-то в тепло и безопасность.

Куда-то, где я буду свободна.

Я не умру здесь.

Глава

3

Ее зов раздается так грубо и стремительно, что я почти задыхаюсь во сне. Я и раньше чувствовал зов карт — мы все чувствовали, — но никогда так сильно. Хватая ртом воздух, я поднимаюсь со своей маленькой койки и откашливаюсь, пытаясь избавиться от чувства безнадежности и удушья в горле. Что бы я ни делал, это не рассеивается. У меня так сдавило грудь, что я даже не могу сделать полный вдох. Обычно у меня возникает ощущение покалывания и тяга следовать по намеченному пути, но на этот раз я вижу ее.

Я вижу того, кто зовет.

Я моргаю, и сцена передо мной сменяется другой. Я вижу недостроенный потолок на чердаке и повсюду разбрызганную кровь. Боль, которую я чувствую, настолько сильна, что я сгибаюсь пополам, даже когда пытаюсь продлить связь. Наконец, я вижу неподвижную женщину на досках пола. Она такая маленькая и неподвижная. На мгновение в видении мелькает скучный двухэтажный дом.

Кто она, черт возьми, такая, и почему я вижу ее так отчетливо?

Я хочу крикнуть, но не издаю ни звука, чтобы предупредить окружающих на случай разрыва связи. Я чувствую себя так, словно меня разрывают надвое: с женщиной из моего видения и с моей койкой в цирке.

Цирк Обскурум — уникальное создание, и он никогда не прекращает поиск уродов и изгоев. Цирк питается болью и травмами, которые приносит непохожесть. Когда мы присоединяемся к цирку, мы приносим ему клятву на крови, обещая защищать его и поддерживать в движении. Ребенком я знал только о его волшебстве, но, став взрослым, я осознал опасность.

То, что должно быть накормлено, должно быть накормлено всегда.

Карты — продолжение этого голода, связанного с нашими душами клятвой крови, так что это чувство охватит каждого из нас здесь. Без сомнения, остальные в этот самый момент задыхаются от агонии, чувствуя себя сбитыми с толку и напуганными глубокой болью, которую нам навязывают. Они тоже могут ее видеть? Могут ли они почувствовать вкус ее крови так же, как я?