Цитадель
Шрифт:
– Ты где, карга?! – стуча зубами, прошептала она.
– Здесь! – откликнулся за спиной жизнерадостный голос, и Тамара получила увесистый пинок под зад. Упав, вместо того, чтобы ползти прочь, обернулась и обомлела. Рослая Ива с сардонической ухмылкой на губах нависала над ней.
«В сговоре!» - осенило Тому, и она завизжала от страха.
Сестра злорадно улыбнулась.
– Давно мечтала это сделать! – счастливо произнесла она и залепила пощечину перепуганной темной.
Томка обмякла, понимая, это конец.
***
Бредя за спасительницей, Тамара не переставала
«И дар не помог… Они не смогли проникнуть в сон!»
Вспомнилось признание Хулы, в котором женщина поведала, что Брат, судивший ее отца, словно видел его грехи и жалел мать… Уверенность Та, что Орден знает все и о каждом. Переполошенный Туаз накануне Ночи покаяния, когда в городе царила паника и истерия…
«Кто бы мог подумать, что подобное возможно? Или это бредни сумасшедшей? – но взглянув на перепачканные руки, обретшие былую изящность, поняла, в этом мире может случиться и не такое. Припомнились и слова Долона о тайне, узнав которую будет вынуждена безвылазно жить в цитадели. А еще обрядовые символы ночного неба, звезды, глаза…
И так было тошно, а от догадки стало еще и невыносимо страшно.
«Боги, как жить то?! Это же тотальный контроль! А если Ива расскажет, а она, скорее всего, слышала вопли Бокасы, меня снова в Цитадели запрут?!
– от волнения затряслись ноги. – Молчать! Главное молчать и прикидываться дурой! Но как, если они ходят по снам? Из огня да в полымя! Что же делать?»
– Иди-иди! Пошевеливайся!
– Не хочу, чтобы он меня такой видел, - сетовала Тамара, изображая дурочку. Будь ее воля, долгожданную встречу с Ло перенесла бы на день, понимая, что в таком истеричном состоянии при расспросах обязательно сболтнет лишнее.
– О, да! Если бы получила удар ножом в спину, глядя на тебя мертвую, Долон умилялся бы твоей красотой! – разозлилась Ивая.
– Доведешь, дубиной огрею и скажу, что так и было!
– Уже огрели. Тошнит, - продолжала мямлить Тамара.
«Пусть лучше считают дурехой. Сошлюсь на испуг, удар, амнезию… - все что угодно, лишь бы выжить! Даже гордость умерю!»
– Ха, от удара ли? Пена тоже мнила, что съела несвежее, – усмехнулась грубиянка, пытаясь удобнее уложить на плече связанную Бокасу. Несмотря на головокружение и подавленное состояние, у Томы от удивления округлились глаза и рот.
– Но как?
– Вестимо как!
– буркнула сестра. – Эта дрянь виновата! Смердит-то как! – Ива брезгливо поморщилась и двинулась наперерез Томке, желая, чтобы та еще разок насладилась ароматом давно немытого тела Бокасы.
– Фу! – фыркнула Томка, зажимая нос. – Сейчас стошнит!
– Не мне же одной мучиться. Хоть бы помощь предложила!
– Рада бы, но сил нет.
– Ну, конечно! – выдохнула Ивая, подкидывая ношу. – И за что все это? Знала бы, что эту вонючку придется тащить, не пошла бы!
– Удивляюсь, и как ты согласилась на мое сопровождение?
– Лучше молчи! Как ты появилась, все вразнос пошло. Пена рыдает, Млоас обижается, что она его видеть не хочет, Виколот между ними разрывается, Ло в пьяные драки из-за певуний всяких встревает! Была семья, а теперь что?
– Будет большая семья, – Тома простодушно посмотрела на спутницу и захлопала ресницами.
–
– Верю!
– Наверно, еще искренне веришь, что Долону счастье принесла? – язвила сестра.
– Ну-ну. А он теперь под охраной сидит в ожидании наказания, еще и хромать будет!
– увидев пораженное, подавленное лицо темной, едва сдерживающей слезы, Ива осталась довольной. – Так что закрой рот и пошевеливайся. Быстрее, иначе я тебе придушу!
– У тебя руки заняты, - вроде бы бесхитростно парировала темная, но Сестре показалось, что Тамаа издевается над ней, чтобы было правдой.
– Хм, зато у меня есть она… - в ответ Ивая злорадно улыбнулась и повернулась боком, подставляя путнице под нос смрадную ношу, от которого у Тамары открылось второе дыхание и мигом прошло головокружение.
Пока поднимались на подъемниках, Томка изо всех сил изображала немощно-контуженную и пыталась придумать хоть какой-то план спасения. Однако оказалось, что кроме Долона, надеяться в белых непреступных стенах ей не на кого. От досады закусила губу.
«Почему? Почему такая подлость? Осталось совсем немного до его раскаяния за грубые слова, мы бы помирились, и все наладилось бы! А теперь придется явиться с повинной мне, хотя я ни в чем не виновата!
– однако чувство самосохранения оказалось сильнее гордыни.
– Ну, и ладно. Пришел же первым, заступился. Хоть кто-то заступается за меня, несчастную темную! Кстати, а чего это я для них темная?! – от неожиданного предположения она дернулась. – Неужели?!»
***
«Какая муха ее укусила?» - гадала Тамара, не понимая, что могло так благотворно повлиять на злюку, когда та не только позволила ей умыться и привести себя в порядок, но и принесла зеркало Пены. Спросить не решилась, потому что по красноречивому лицу сестры читалось: она еле сдерживается, пытаясь изобразить хотя бы намек на приветливость. Но когда Ива принесла мазь, чтобы смазать синяк, проступающий на лбу, Томка ошарашено выпалила:
– Ивая, ты чего?!
– Ничего, - огрызнулась сестра, поджав губы. – Он влюбился, как дурак, в такую вертихвостку, как ты. И ничего не поделать. Из-за тебя в драку полез, ославился. От Старших ему досталось. Не хватало Ло еще тебя с кровоподтеком увидеть: расстроится, будет себя винить…
«Идиотка! Надо же было умудриться так насолить единственному заступнику!» - испугалась Тамара. Выдержка окончательно покинула ее, и она расплакалась.
– Эй, ну-ка перестань! Не рыдай! А то с синяком да красными глазами совсем безобразиной станешь! – попыталась успокоить Ива.
– Утешаешь? – сквозь слезы спросила Томка. – Если да, благодарю, я тронута.
Молчание и громкое сопение собеседницы выдавали ее неловкость и напряжение, однако и теперь Сестра сдержалась и не ответила грубостью, что было дня нее почти героическим поступком.
***
Услышав своеобразные, тяжелые шаги Ивы, а затем ее бухтение, Долон приготовился к появлению Тамаа. Удобнее облокотился на подушку, пригладил волосы, поправил рубаху, успел даже рот прополоскать водой, но чем ближе раздавались голоса, тем взволнованнее становился. Смятение, снисхождение, спокойствие, злость, радость… - мешанина разнообразных чувств озадачила его.