Цивилизация классической Европы

Шоню Пьер

Верхняя Андалусия снова была довольно сурово поражена; Гранадское королевство, пощаженное в 1649–1650 годах, заплатило непомерную дань. Нижняя Андалусия, напротив, не была серьезно задета. Не сохранила ли она что-то вроде иммунитета за промежуток между двумя эпидемиями? Вряд ли за четверть века выработался подлинный иммунитет, быть может, просто имела место большая осторожность в память о тяжело перенесенной болезни.

В 1680–1681 годах эпидемия делает относительную передышку перед повторным усиленным броском в новом направлении. Начиная с 1682–1683 годов она снова устремляется в Левант, а также во внутренние земли, охватывая добрую часть Ламанчи и Эстремадуры. Это продвижение на север и к центру страны следует сопоставить с плохими урожаями 1682–1683 годов и недоеданием среди части населения.

Более длительная, но менее жестокая эпидемия 1676–1685 годов обошлась полуострову, в разумных оценках Антонио Домингеса Ортиса, примерно в 250 тыс. душ. Таким образом, тотальный минимум составил 1 млн. 250 тыс. умерших за все три крупные испанские эпидемии чумы XVII века.

Границы эпидемиологической

истории нововременной Европы колеблются в зависимости от хода событий в секторе безопасности или секторе риска. Поворот произошел после 1685 или до 1720 года. Во Франции, в секторе безопасности, эпидемии 1624–1639 годов скорее связаны с диффузным и уже смягченным типом испанской эпидемии 1676–1685 годов, чем с ужасными вспышками 1600—1650-х в Испании и 1625—1630-го в северной Италии. Начиная с 1665 года король принял эстафету милосердной изобретательности от католической реформы — она имела в этой области среди прочих имя святого Венсана де Поля — и с помощью корпорации чумных врачей, с помощью беспощадной, но столь благодетельной власти интендантов преуспел в уничтожении болезни. С чумой нельзя ничего поделать, пока она не локализована. Локализация чумы — одна из самых крупных побед классической Европы.

В Испании, зоне архаической, зоне риска, после 1685 года больше не было крупной эпидемии чумы; вспышки локализованы в портах, но их способен был закрыть только жесткий карантин. Ужасный для Испании, как и для Франции, 1709 год в большей степени был годом голода, чем годом эпидемии. Ничего масштабного не было до 1800 года. Пришедшая из Марокко эпидемия 1800–1802 годов унесла 7 тыс. жертв в Кадисе, 30 тыс. — в провинции Севилья. Эпидемия 1800 года, своей свирепостью напоминающая марсельскую чуму 1720 года, несмотря на свою силу, была локализована в ограниченном пространстве нижней Андалусии, подобно тому как марсельская чума была локализована в нижнем Провансе. На самом деле испанский XVIII век столкнулся с другим испытанием, связанным с развитиемирригационной культуры, что наводит mutatis mutandisна мысль о паратифозных рецидивах во Франции Старого порядка: с ужасными эпидемическими вспышками малярии 1784–1787 и 1790–1792 годов. Если верить некоторым авторам, то относимые на их счет 500 тыс. смертей за 7 лет сравнимы с показателями чумы середины XVII века, но при населении вдвое большем 10 млн. жителей. Да, в отношении чумы Средневековье кончилось в 1685 году.

И 1720 год стал доказательством тому, одержав национальную, нет, европейскую победу над марсельской чумой. В Марселе в 1720 году, несмотря на принятые предосторожности, были все реальные условия для превращения события в планетарный катаклизм. Свирепость болезни, внезапность вспышки, плачевная конъюнктура на исходе долгой фазы В. Чем это было лучше ситуации 1630 года? Ничем. За исключением немедленного осознания опасности и добровольного подчинения дисциплине.

В Кадисе можно лучше оценить происходящее. Консул Партийе (AN, АЕ, В1 225, Р 272) пишет в совет 15 сентября 1720 года. Содержание письма было воспринято настолько серьезно, как сообщает пометка на полях, что его переправили монсеньору регенту. [75] Тысяча семьсот двадцатый год: отношения между Филиппом Орлеанским и Филиппом V были отвратительными. Итак, под предлогом марсельской чумы в Кадисе собирались принять меры, которые тридцатью пятью годами раньше заставили бы говорить пушки, в иных же обстоятельствах XVIII века — излить море чернил. Партийе фактически передал текст предписания католического короля от 29 августа, опубликованного в Кадисе 5 сентября. В Кадисе, бывшем европейской столицей торговли с Америкой, французские интересы, оставляя далеко позади испанские и обходя интересы Голландии и Англии, были на первом месте. Этим предписанием «Его Католическое Величество принимал меры, которые должно принять в портах его государств, чтобы помешать чуме, которая, говорят, в Марселе, проникнуть сюда. Для этого следует опечатать и описать все товары, кои сочтут прибывшими как из Марселя, так и из иных средиземноморских портов ранее сих печальных известий, а также те, кои будут обнаружены на складах и в домах негоциантов и перекупщиков сего округа, с тем чтобы, если впредь что-то будет доставлено по верху (sic, по воде) [76] или иным путем, оные товары не могли бы быть смешаны с первыми». Это предписание дало случай досмотреть в Пор-Сент-Мари все французские тартаны. Мера неслыханная, идущая вразрез с двухвековой традицией, с буквой и духом договоров. Жертвуя меньшим перед угрозой чумы гораздо более серьезной, чем во время предшествовавшего правления, французское правительство готово было прибегнуть к крайним средствам, и кадисские власти быстро капитулировали. И это в сентябре 1720-го! Естественно, Партийе пожаловался — как и следовало ожидать — губернатору Идиакесу. «Но он (губернатор Идиакес) дал мне понять, что такие досмотры в настоящее время необходимы для общественной безопасности, поскольку по некоторым сведениям упомянутые тартаны причаливали в море к судам, приходящим (sic) из портов Прованса, коих приход был запрещен, и что он опасался, как бы они не переняли с них товары, чтобы доставить их затем к сим берегам».

75

Что было совершенно необычно для простого письма консула.

76

Вероятно, описка в источнике. По-французски «верх» (haut)и

«вода» (еаи)звучат одинаково. — Примеч. перев.

Три серьезные новации. Избыточность и эффективность принятых мер. Некоторая враждебность к Франции, возможно, имела свою пользу. Заключение Партийе диаметрально противоположно мнению его предшественников (ibid., f° 273): «Таким образом, как мне кажется, следует запастись терпением». Наконец, двойная пометка на полях, передающая решение самых высоких французских инстанций: «Довести до монсеньора регента. По-видимому, не следует настаивать на этом. Одобрено мнением Совета». В последующие месяцы марсельская чума прекратила в Испании всю серию явно враждебных мер в атмосфере политического и экономического кризиса по отношению к Франции. Пока марсельская чума будет на слуху, французские протесты будут всегда отмечены необыкновенной куртуазностью и особым долготерпением. Основы, если угодно, Международного Красного Креста за 140 лет до его создания.

На первом этапе, в XVII веке, осознание в рамках государства примата интересов общественного здоровья над интересами частными утверждалось во Франции и в Англии раньше, чем в периферийной Европе. В 1720 году приоритет интересов общественного здоровья утверждается вне государства, в сфере международных отношений. Вплоть до того, что заставляет забыть положение Пиренейского договора. Факты подобного забвения свидетельствуют о подлинных революциях, революциях, тихо совершающихся в сознании народов.

* * *

Демография XVII века представлялась нам, возможно преувеличенно, демографией спада, определяемой имеющими долговременные последствия провалами от 25-летия к 25-летию — механизм, хорошо известный во Франции XX века, — малочисленных возрастных групп, выкашиваемых смертельной эпидемией или циклической смертью. Хотелось бы сказать, эпидемической или циклической смертью, но глубинная динамика населения в старой демографии, равно как и в демографии новой, определяется скорее поступлениями, иначе говоря, мощными пульсациями рождаемости, нежели катастрофическими пульсациями смертности.

Чтобы обозначить характерные всплески смертности, демографический кризис старого типа, Жан Мёвре в свое время и Пьер Губер не так давно обрисовали почти совершенную модель. Экономика нововременной Европы — можно повторять бесконечно вслед за Эрнестом Лабруссом — это экономика, определяемая доминирующим и сугубо продовольственным аграрным сектором: 85–90 % жителей сельской местности, занятых в производстве, на 80 % продовольственном, обеспечивают (и я утверждаю, это было не так трудно, как о том пишут обычно) пропитанием 15 — максимум 20 % (ценой стольких жертв и в перспективе стольких препятствий росту, как это было в Испании) населения, занятого в перерабатывающей и непроизводственной сферах, и, разумеется, праздных; праздные Старого порядка — это, в сущности, политическая, административная и культурная ветвь нашего непроизводственного сектора. Экономика предельно напряженная. Для нее немыслимы кризисы перепроизводства. Единственными кризисами были кризисы недопроизводства в господствующем продовольственном секторе — зерновом. Эти кризисы в силу недостаточности резервов ставили под вопрос биологическое равновесие населения. В этом отношении следует тут же поставить проблему (поставить не значит решить) географии голода в классической Европе. Существовала Европа эпидемического голода — sertaoXVII века, можно сказать, памятуя «Nordeste» Жозуэ Кастро — и Европа голода эндемического с эпидемическими приступами. Европа катастрофической бескормицы и Европа, дурно питавшаяся. Что не исключает катастрофы. Проведенные недавно по призыву Фернана Броделя исследования показывают, что нововременная Европа в целом не является областью недоедания и плохого питания. Англия, Голландия питались замечательно. Франция была на 80 % достаточно питавшейся. И снова именно на окраинах — отдельные районы в периферийной Европе, на востоке и на юге, в многолюдной Испании (Веласкес и даже Мурильо свидетельствуют об этом) — находилась область эндемического голода, бесконечно более опасного, чем голод эпидемический, который поражал на шесть месяцев, на год, на два нормально питавшееся население.

Эта предварительная констатация позволяет разрешить одно из противоречий, над которым бились поколения историков. Циклический кризис старого типа — если повторить ставшую классической формулу Эрнеста Лабрусса, — вызванный метеорологической случайностью определенного масштаба, составлял по метеорологическим причинам примерно десятилетие: значительный дефицит основной сельскохозяйственной продукции, хлебных злаков, возникал раз в каждые 7–8 лет. Независимо от недорода бывало, что циклический кризис вызывал в бедных слоях населения эпидемии, поражавшие и сытых. Раз в каждые 25–30 лет, во время одного из трех циклических кризисов, в среднем бывали совпадения циклического недорода и эпидемии, и это оборачивалось катастрофой. Вспышки чумы 1597–1603 и 1647–1652 годов в Испании представляют собой как раз такой тип. Самостоятельная чума 1676–1685 годов с зимы 1682–1683 года была разбужена на Кастильском плато классическим циклическим бедствием.

Экономико-демографический комплекс кризиса старого типа заслуживает, чтобы на нем остановиться. Первый момент — отступление с XVII века чисто эпидемических кризисов. Они поражают, они опустошают, но после уничтожения чумы, достигнутого во Франции и в успешно развивающейся Европе с 1-й пол. XVII века, а в Испании и менее развитой Европе после 1685 года, они не выходят за рамки ограниченного пространства, ощутимые в крайнем случае в масштабах провинции, как правило, на уровне небольшого края и никогда на уровне территориального государства.