Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса
Шрифт:
Впрочем, аксиома об априорном превосходстве англичан стала после 1871 года нормой не только немецкого, но и в целом западноевропейского сознания. В частности, во Франции (формально потерпевшей поражение от Германии, а отнюдь не от Британии) не было никакой потребности в доказывании этого превосходства – оно подразумевалось по умолчанию, так что его сразу описывали, обосновывали и объясняли как нечто самоочевидное и всем известное [138].
В этом отношении Гитлер, относившийся к Британии «как отвергнутый поклонник» (по живому свидетельству английского посла в Берлине) [80] являлся не только немцем, но и вполне типичным западным европейцем [230]. Поразительно, но он «до самой смерти (!!) сохранил расположенность к англичанам за их силу и находчивость» (в оригинале использован термин, дословно означающий «способность изыскивать ресурсы», «изобретательность» [161]).
«Англосаксонская элита активно вмешивалась в германскую политику, имея осознанное
Гитлер не уставал подчеркивать, – причём, как правило, отнюдь не в целях самооправдания, а для доказывания своей правоты и эффективности, – что его политика (причём в наиболее жестоких её формах) строилась именно на основе английских моделей, а управление оккупированными территориями Восточной Европы и Советского Союза – на основе действий Британской империи в её индийских колониях. В 1935 году он заявил: «Только у меня, подобно англичанам, хватит жестокости, чтобы добиться цели» [80].
Буквально за несколько месяцев до непосредственного начала Drang nach Osten [125] , 28 апреля 1938 года Гитлер торжественно напомнил «соотечественникам, товарищам по партии и национал-социалистам»: «Я восхищаюсь английским народом. В деле колонизации он совершил неслыханное» [80].
125
«Натиск на Восток» (нем.).
Один из высокопоставленных эсэсовских руководителей указывал на самоочевидное для своего круга: «Всё то, что мы хотим претворить в жизнь в отношении расы, классов и образа жизни, уже давно существует в Англии» [326; s. 146].
Вероятно, поэтому «ни один глава немецкого государства так не идеализировал Англию, как Гитлер. Нацистский режим всегда относился к британской империи как к “старшему брату Третьего рейха”, связанному с Германией общими постулатами о расовом превосходстве… Неоднократный отказ Германии в прошлом “таскать для Англии каштаны из огня” был ошибкой – прямо заявляет Гитлер в Mein Kampf: ещё в 1904 г. немцам следовало напасть на Россию, чтобы добиться благоволения Англии. Германская империя должна была сделаться мечом Британии на континенте.» [80].
«Конечная цель политики Гитлера… состояла в присоединении к Британской империи»: он хотел любыми способами войти в мир англичан – самый привилегированный из миров – «сначала на правах поверенного в делах, а затем и в качестве руководителя» [323]. Даже после начала Второй мировой он оставался «уверенным, что конец войны станет началом длительной дружбы с Англией.» [71].
Всевластие британских ориентиров далеко пережило нацизм. Так, ещё и в 1955 году высокопоставленный очевидец приписывал «большинству немцев тридцать три почтительных поклона», – причём именно перед англичанами, а не перед уверенно доминировавшими в Западной Германии политически и информационно американцами [336].
7.2.2. Расизм – порождение колоний и грез о них
Несмотря на предельно прагматичное и предельно жесткое отношение к туземцам, обусловленное в основе своей ветхозаветным (а точнее, неоиудаистским) по своему духу протестантизмом [126] , несмотря на систематически проявляемую не только при покорении Ирландии, но и в ходе повседневного управления ею изуверскую жестокость, технологии колониального управления вырабатывались во всём их бесчеловечии в Англии достаточно долго.
126
«Протестантизм
В Индии в середине XVIII века сами губернаторы Британской Ост-Индской компании официально женились на индийских женщинах, и это отнюдь не считалось чем-то предосудительным или даже странным. В 1778 году английским солдатам, женившимся на туземках, даже оказывалось материальное поощрение, поскольку их дети, как предполагалось, должны были пополнять ряды колониальной армии. В 1807 году, когда мыс Доброй Надежды перешел от голландцев к англичанам, около 10 % белых были женаты на «цветных» (причем 3 % на чистокровных африканках) [228].
Ещё в 40-е годы XIX века на заседании Лондонского антропологического общества открыто признавалось, что «Англии ещё только предстоит учиться тому, как следует править чужеродными расами» [80].
Морализм, связанный в политике прежде всего с Гладстоном, позволил английскому обществу черпать дополнительные силы в одушевлении своей якобы освободительной миссией. Борьба с рабством и работорговлей (после того, как Англия уступила лидерство в ней, она начала яростно бороться с арабскими работорговцами, игнорируя англосаксонских, – прежде всего южан США) позволила укрепить свою власть, обосновав право на неё в собственных глазах не только силой, но и «моральными установками» [264].
Однако колониальная практика не оставляла морализму места в реальной жизни (за исключением пропаганды и самооправдания). Уже в 1847 году будущий премьер-министр Англии Дизраэли, вместе с Томасом Карлейлем создавший британский империализм именно в том виде, в котором он вдохновил Гитлера, провозгласил как непреложное правило: упадок любой расы неизбежен, если только она не избегает всякого смешения [147]. А «резня британского гражданского населения индийскими “мятежниками” в 1857 году, ставшая предпосылкой для паники из-за вымышленного [хотя на самом деле, скорее, предотвращенного – М.Д] негритянского бунта на Ямайке в 1865 году [127] (вызвавшего волну панического ужаса перед “неграми, пьяными от крови” и “спятившими от возбуждения”), даже в большей степени, чем страхи, связанные с освобождением рабов в США, [окончательно] повлекла за собой господство расистской идеологии в викторианскую эпоху» [80, 318].
127
Губернатор Ямайки Эдвард Дж. Эйр в 1865 году в ответ на недовольство негров (выразившемся «в граде камней, бунтовских песнях и поджоге здания суда»), приказал казнить в соответствии с законами о чрезвычайном положении 439 человек («включая набожного протестанта Джорджа Уильяма Гордона, который работал редактором газеты и осмеливался докучать властям своей критикой»). Ещё 149 человек было казнено без ссылок на какие-либо законы, а около 600 мужчин и женщин высечено плетьми, – «ради предотвращения восстания негров» (подобного победившему на Гаити в 1804 году) и «резни европейцев».
«Общественное мнение Англии встало на сторону Эйра – особенно после того, как в 1866 г. лондонские ремесленники вышли на Трафальгарскую площадь под красными флагами, и над британской столицей нависла угроза беспорядков. Действия Эйра признали “обоснованными” Чарлз Кингсли и даже Чарлз Диккенс (не говоря уже о поэте Альфреде Теннисоне и “философе” Джоне Рёскине). Суд оправдал Эйра (даже несмотря на то, что “справедливость вынесенного Гордону смертного приговора [по представлениям Эйра] никоим образом не зависела от предъявленных ему обвинений”)» [80].
В результате «с тех пор, как империя стала прочной, британцы оказались неспособны относиться к африканцам как к человеческим существам» [127].
В 1840–1860 годы Англия от «колониального гуманизма» перешла к практическому империализму: альтруизм (пусть во многом декларативный) противников рабства окончательно превратился в беспощадный прагматизм колонизаторов: «Утверждая превосходство… белой расы над черными туземцами… нельзя пользоваться привычными нравственными нормами… [, так как] дикари не понимают доброго отношения». Английская аристократия и крупная буржуазия очень быстро обнаружили и то, что «с азиатами чрезвычайно выгодно обращаться так же, как с неграми» [342].