Цивилизация страуса

Фролов Виталий

– Можешь, - согласился Гусев.
– Это вообще очень известный литературный прием: 'а на самом деле все это приснилось ему с похмелья'. Обычно свидетельствует о патологической неспособности автора вменяемо объяснить, чего ж он тут раньше нагородил.

– Но автор в данном случае не я, - покачал головой Борис.
– Автор ты.

– Видимо, я скрытый мазохист, - сказал Гусев.
– Что-то мне в созданном мною мире не

очень уютно. А вот, кстати, если я тут один живой человек, значит ли это, что я могу выйти на улицу с пистолетом и невозбранно отстреливать там прохожих?

– По логике этого мира, тебя посадят в тюрьму, - сказал Борис после небольшой паузы.

– Ненастоящую.

– Кроме того, это может вредно отразиться на твоей психике, - сказал Борис.
– До тех пор, пока ты окончательно не убедишься в иллюзорности мира, твое подсознание будет считать, что ты стреляешь в живых людей, которые тебе ничего плохого не сделали.

– Уж не кармическим ли воздаянием ты мне грозишь?
– поинтересовался Гусев.

– Я тебе вообще ничем не грожу, - сказал Борис.
– Просто есть такая теория, что намерение определяет больше, чем действие. И стрелять в людей для психики очень вредно, поверь мне.

– Я верю. В этом вопросе я как раз верю тебе безоговорочно.

– В других, значит, нет?

– Ну, знаешь, очень трудно уложить такое в голове вот так сразу, - сказал Гусев.

Он тщательно затушил окурок, достал из кармана пистолет и направил его на Бориса. Борис заметно побледнел.

– Ты побледнел, - заметил Гусев.

– Наверное, потому что твое подсознание ожидало от меня именно такой реакции.

– А как отреагирует мое подсознание, если я всажу тебе пулю в лоб?
– поинтересовался Гусев.

– Честно говоря, мне бы очень этого не хотелось, - сказал Борис.
– Убив меня, ты можешь нанести травму своей психике. Ведь, по сути, ты будешь стрелять в самого себя.

– Всего лишь в отражение в зеркале, - сказал Гусев.
– Кроме того, это же довольно очевидное решение. Герой должен сразиться с самим собой и одержать верх. Мне кажется, терапевтический эффект может оказаться весьма неплохим.

Борис покачал головой.

Гусев демонстративно сдвинул рычажок предохранителя, выбирая дуэльный режим.

По лбу Бориса стекла капелька пота.

Гусев встал, зашел к Борису за спину и приставил дуло вернувшейся в родные руки 'беретты' к его затылку.

По пути он выщелкнул из рукоятки обойму и бросил беглый взгляд на положение выбрасывателя, которое показывало, что патрона в стволе нет. Он, вроде бы, и так помнил, что его нет, но перестраховаться все же не мешало. Обойму он спрятал под одежду, надеясь, что для клона эти манипуляции останутся незамеченными.

Похоже, что остались. Когда холодная сталь коснулась его головы, Бориса начала бить крупная дрожь.

– Твое последнее слово, консультант?
– спросил Гусев.

– Мы так не договаривались!
– истерично выкрикнул Березкин, обращаясь непонятно к кому.

Гусев спустил курок.

Разряженный пистолет сухо щелкнул.

Доведенный до предынфарктного состояния клон хлопнулся в обморок, уронив голову на стол.

Гусев сунул руку в карман, достал обойму, зарядил пистолет и стал ждать.

Через десять минут Гусев решил, что ждать уже нечего. Березкин начал подавать слабые признаки жизни. Вырубать его ударом по голове Гусеву не хотелось, объясняться с ним - тем более.

Он убрал пистолет в карман, склонился над своим двойником и, преодолев природную брезгливость, обследовал то самое ухо, которое Березкин чесал все время разговора. В глубине ушной раковины оказался спрятан миниатюрный динамик.

Гусев хмыкнул, сгреб со стола ложку и сообщил тем, кто за ним сейчас наверняка наблюдал:

– Это была неплохая попытка. Но страсть к дешевым спецэффектам вас когда-нибудь погубит.

Никто ему не ответил, но Гусев на это и не рассчитывал.

Глава двадцать первая.

Приехав домой, Гусев в первую очередь тщательно закрыл за собой обычную железную дверь, которую в ближайшем же времени собирался поменять на сейфовую и пуленепробиваемую.

Прошел на кухню, достал из пакета бутылку коньяка и стакан, налил, выпил. Закурил, в очередной раз подумав о том, что неплохо бы бросить.

Его понемногу отпускало, почти вынесенный от разговора с клоном мозг возвращался на место.

Виртуальность, ага. Крестись она конем три раза.

Если бы Гусев создавал для себя мир, он был бы там, как минимум, арабским шейхом. Или Бэтменом. Или оператором огромного боевого человекообразного робота, и в любом случае это была бы куда более веселая реальность, чем данная ему в ощущениях.