Цивилизация страуса

Фролов Виталий

– А кто у нас сейчас президентом? Или в стране монархия? Или что?

– Президентская республика, - сказал Кац.
– Егор Плетнев.

– Впервые слышу.

– Неудивительно. Ему всего сорок шесть.

– А, - сказал Гусев.
– Ну да. Хороший человек?

– Обычный.

– Уже неплохо, - сказал Гусев.
– Есть еще какие-то советы?

– Да, - сказал Кац.
– Их два. Первый: постарайтесь ни во что не ввязываться.

– Это я могу, - сказал Гусев.
–

Ни во что не ввязываться - это фактически мое второе имя. Или прозвище. А второй?

– Купите себе пистолет.

– Опа, - сказал Гусев.
– А вот с этого момента поподробнее, если можно. Как этот совет коррелирует с первым? Который про 'ни во что не ввязываться'?

Кац вздохнул.

– Времена изменились, - сказал он.
– Короткоствол разрешили тридцать лет назад. С тех пор он превратился из оружия самообороны в статусную вещь. Мужчина без пистолета в наше время - это как мужчина без машины в ваше. Только хуже. Никто не будет принимать его всерьез. Я не говорю, что это правильно, но вот теперь оно так.

– У вас тоже есть оружие?

Вместо ответа Кац отодвинул полу пиджака и продемонстрировал Гусеву кобуру, из которой торчала рукоятка пистолета.

– И часто вам доводилось из него стрелять?

– Ни разу вне тира, - сказал Кац.
– Понимаете, оружие сейчас носят в основном не для того, чтобы из него стрелять. Оно просто должно быть.

– В основном?
– уточнил Гусев.

– Жизнь довольно длинная, планета довольно круглая, - сказал Кац.
– Всякое бывает, знаете ли.

Три дня спустя Гусев вышел из ворот клиники и оказался на обычной московской улице. В кармане у Гусева лежали электронный паспорт, кредитка с пятью тысячами рублей, ключ от комнаты в общежитии и бумажка, на которой был записан телефон Каца.

В Москве опять было лето. Накрапывал мелкий дождик. По проезжей части ехали машины непривычного Гусеву дизайна, но и не особо футуристические. По тротуару шагали люди, и им не было до Гусева никакого дела.

Воздух привычно пах выхлопными газами, газоны зеленели травой, редкие деревья пытались насытить атмосферу кислородом.

Что ж, подумал Гусев. Машины у них не летают, марсиане так и не заявились и не завоевали тут всех к чертовой матери, человечество не мутировало и не переселилось жить в Матрицу, и значит, что этот мир не особенно отличается от того, к которому он привык.

Еще никогда в жизни Гусев так не ошибался.

Глава третья.

Комната в общаге оказалась вполне пристойной.

В ней было окно, которое можно было открыть.

В ней была дверь, которую можно было закрыть.

В ней была кровать, на которой можно было спать, стул, на котором можно было

сидеть, стол, за которым можно было есть, шкаф, в который можно было бы повесить одежду, если бы у Гусева была лишняя одежда, и телевизор, который можно бы было смотреть, если бы он не был сломан.

Удобства находились в одном конце коридора, общая кухня - в другом.

Гусев осмотрелся и решил, что так жить можно. По крайней мере, пока.

Две тысячи пятидесятый год, значит. Гусев не представлял, чем он может заниматься в две тысячи пятидесятом году, кроме как мести улицы. Совсем другое дело, если бы он добрался до него своим, так сказать, ходом. К этому возрасту у него уже могла быть старушка-жена, дети, внуки, недвижимость за границей и хороший пенсионный вклад. Или, что гораздо более вероятно, Гусев бы до этого возраста просто не дожил.

Даже если бы его не прикончил первый же инфаркт.

Надо, наверное, вести более здоровый образ жизни, подумал Гусев, закурил и выдохнул дым в открытое окно. Что там полагается делать при более здоровом образе жизни? Есть овощи, бегать трусцой, чаще бывать не свежем воздухе, отказаться от вредных привычек... В итоге ты доживешь до ста лет и спросишь себя, а зачем?

За неимением пепельницы Гусев стряхнул пепел в окно.

За прошедшие тридцать семь лет Москва не слишком изменилась. Люди, дома, автомобили... Гусеву показалось, что домов стало чуть больше, а автомобилей - чуть меньше. Он прогулялся по улице и, несмотря на то, что движение было плотным, не увидел ни одной пробки. Это странно. В прежние времена в Москве царил транспортный коллапс, и не были ни единого намека, что дальше не станет еще хуже. Очевидно, потомкам таки удалось отыскать решение сей проблемы.

Гусев решил, что подумает об этом позже.

Людей на улицах было примерно столько же, сколько он помнил. Кац не соврал, большинство мужчин имели при себе оружие, и некоторые женщины тоже. Насколько Гусев заметил, оружие было принято носить не под пиджаками или в дамских сумочках, а открыто, используя для этого набедренные кобуры. Гусев нашел это логичным, ведь статусная вещь должна быть видна всем. Иначе какой в ней смысл?

Фанатом оружия Гусев не был. За многочисленными дискуссиями о разрешении короткоствола, которые велись в его время, следил с отстраненным интересом и в основном для того, чтобы пополнить запас бранных слов. Известие о том, что сторонники легализации в конце концов победили, не вызвало у него никаких чувств. Он вообще был удивительно спокоен, и сам этому спокойствию удивлялся. Может быть, во время... э... хранения он отморозил какую-то часть мозга, отвечающую за эмоции?