Contra Dei 2

Коллектив авторов

Однако, последовательно развивая эту мысль, мы придём к тому, что противоположности сойдутся — не стремясь к влиянию на мир изначально, я вынужден реагировать на его стремление влиять на меня, а единственным действенным способом такой реакции является обретение влияния в мире, в том объёме, который позволяет оставаться независимым от объекта влияния[!Последнее — важно. Абсолютный властитель отдает властвованию абсолютно все свои ресурсы.!]. Абстрагироваться от мира невозможно, а значит, с ним необходимо взаимодействовать, причём так, чтобы от этого взаимодействия выигрывать. Дополнительная сложность вносится тем, что существуют интересные для меня задачи, которые принципиально неразрешимы в одиночку — и, значит, необходимо, чтобы мир развивался, причём в нужном мне направлении. Альтернативы, которые мне сейчас видятся, сводимые к отшельничеству, маргинальности или погружению в себя в различных комбинациях, не представляют

существенного интереса — надежды на то, что мир тебя не заметит, есть не более чем самообман, отшельник независим, лишь пока мир милостиво позволяет ему оставаться таковым. Позиция же «адептов красной кнопки», стремящихся к физическому уничтожению мира, представляется мне странной: прекратить собственное существование всегда возможно, дело это совсем простое, и никакой доблести в нём не видно, а если считать, что за гранью смерти нас ждёт некая другая жизнь (хотя с чего бы так считать?), нет никаких гарантий, что в этой другой жизни нам не потребуются знания и умения, которые мы могли бы обрести здесь, если бы не отправились на тот свет с такой поспешностью.

Тем не менее, приходя в описанных рассуждениях к необходимости обретения могущества в том числе и в мире, в методах я существенно расхожусь с различными радетелями за счастье человечества. Всё дело в том, что восторженные поборники всеобщего счастья готовы принести в жертву великой идее всё что угодно, надеясь на то, что величие идеи оправдает любые средства. Для меня же в мире существуют вещи (их немного), которые не стоят великих идей, поскольку в той или иной степени — и в отличие от последних — выгодны для меня лично.

Рассмотрим в качестве иллюстрации популярный в последнее время тезис: «мне комфортнее в среде русского быдла, нежели нерусского». Не знаю, кому как, а мне — не комфортнее. Как только во имя национального освобождения борцы начинают публично лгать и заниматься популистской демагогией, мне моментально становится с ними не по пути — я не желаю ни общаться с экзальтированными дураками, ни оказываться в ситуации, когда цель общения — сделать из собеседника экзальтированного дурака. Не то, чтобы я был в принципе к этому неспособен, но необходимость таковых действий я воспринимаю как следствие собственных недостатков — которые нужно искоренять, а не потакать им. Заниматься этими вещами «ради собственного комфорта» для меня невозможно, потому что в процессе этих занятий я чувствую себя некомфортно, а результат невыгоден мне стратегически: демагогия как социальная практика ухудшает социум — по крайней мере с точки зрения моего комфорта. Всем, кто не разделяет этой точки зрения, я хочу лишь заметить, что общество, составленное из экзальтированных дураков, никак не может служить фундаментом для построения Империи Ада, во всяком случае — той Империи Ада, которую я мог бы назвать своей Родиной. Соответственно деятельность, направленную на увеличение числа дураков — безотносительно лозунгов, во имя которых она осуществляется — я считаю враждебной по отношению к себе и, по возможности, ей противодействую, чем намерен заниматься и впредь.

Собственно говоря, оболванивание общества как основная технология управления принято на вооружение именно современными «демократическими» правителями — за что, в частности, мы их и «любим». Тем более удивительно, когда их противники начинают использовать этот же инструмент — как будто не было поражения Советского Союза в холодной войне, которое убедительно продемонстрировало невозможность победить западные «демократии» в том случае, если игра ведётся по их правилам. Эти общества отвратительны в своей лживости — и что же? Есть желание победить их, сделавшись еще более отвратительными?

Соответственно, обвинения, например, музыкантов в намеренном «уходе в подполье» и создании «клубов по интересам» — беспочвенны, или, во всяком случае, беспочвенны в каком-то проценте случаев. Уход в подполье вовсе не является целью. Целью является — говорить то, что думаешь и желаешь говорить. Существует некий предел, после которого разъяснение превращается в агитирование, и музыканты просто не желают его пересекать. Существуют, видите ли, личности, для которых творчество не является инструментом общественного воздействия, но напротив того — средством самовыражения. И для них подлаживаться в этом творчестве под интересы текущей политики — значит терять себя. А они этого не желают, потому что никакие политические успехи им этой потери не компенсируют.

Предваряя возражения, замечу, что, видимо как и все прочие, не знаю тайного способа быстро превратить толпу поклонников Децла в сообщество интеллектуалов.

Оценивая свою деятельность в этой области, должен сказать, что успехи, во-первых, единичны, а во-вторых, вероятно, обусловлены в значительной степени собственными усилиями тех, кого я побудил о чём-либо задуматься. Но увеличение количества в ущерб качеству на этом поле меня просто не интересует.

Вообще, современные политические дискуссии удивительным образом сузили поле возможных альтернатив до противопоставления «либерализм vs национализм». Между тем, каковы критерии, которыми определяется положение личности при этих способах социальной организации? Это богатство и национальность. Не очень ясно, почему, собственно, сатанист должен ориентироваться на эти критерии — как в личностном плане, так и в оценке социальных систем. Меня, например, в таком качестве интересуют интеллект, трудолюбие и достоинство, безотносительно национальности и богатства. Идеи социальных систем, ставящих эти критерии во главу угла, существуют, и именно они мне наиболее симпатичны. Недостатки же, которые наблюдались при попытках их реализации, есть, на мой взгляд, именно что недостатки реализации.

Оговорюсь: существуют сообщества, в том числе и национальные, которые принципиально желают существовать за счёт остального мира. Такие сообщества, исповедующие насилие или паразитизм, тормозят развитие (потому что соседям мешают, но при этом существовать без них не могут), и, следовательно, заслуживают уничтожения. Но лишь потому — и лишь в той мере — в которой их члены являются насильниками или паразитами, а вовсе не в силу их принадлежности к какой-либо конкретной национальности. Предпочитать же «своих» мерзавцев «чужим» мерзавцам — эта идея представляется мне очень странной: как же мерзавец может быть своим, если «свойство» как раз и определяется отсутствием мерзости?

Hateful Bruxa

Сегодня, как, впрочем, и всегда, приходится видеть множество людей, пытающихся совместить несовместимое. В частности, это касается и тех, кто считает себя сатанистами. Они стремятся привнести свои — сугубо человеческие — интересы, взгляды и стремления туда, где подобные вещи невозможны. Явление это весьма неоднородно, к нему относятся и совсем нелепые случаи (когда, скажем, сатанизмом называют примитивный эгоцентризм, гедонизм, когда отрицается не только деятельность ради Сатаны, но и само Его существование). Но такое явление едва ли можно назвать чем-то, вредящим сатанизму. Да — это мерзко, да — это вызывает законный гнев, но гораздо более вредными являются случаи, когда под маской вроде бы адекватных и верных утверждений кроется нечто абсолютно чуждое. Или когда к подобным утверждениям (и убеждениям) привязывается какое-либо вполне человеческое явление, которое в дальнейшем всё глубже интегрируется в систему ценностей индивида и в итоге начинает преобладать, что, впрочем, индивидом далеко не всегда замечается.

Сатанизм нечеловечен, сатанизм античеловечен — не потому, что сатанизм есть просто отрицание, отрицание человеческого (любое отрицание вторично по своей сути), но потому, что он находится вне человеческой системы координат. И то, что с человеческой плоскостью соотносится, не может напрямую соотноситься с сатанизмом.

Человеческий социум нам неинтересен. Да, мы живём в обществе и вынуждены с ним взаимодействовать; общаясь между собой, мы в той или иной мере подвержены влиянию социумных установок. Даже этот журнал относится к социумным явлениям. Но то, что является окружающей средой, либо — иногда — инструментом, не приобретает первостепенного значения. Человеческий социум для нас не является чем-то «своим», «близким» или «родным» — это чуждо нам. Тот, кто придаёт повышенное значение социуму, уходит от внутренней работы. Тот, кому интересны массы, растворяется в них.

Можно допустить, что сатанист, будучи в той или иной степени человеком, может иметь определённую позицию, касающуюся той же политики. Его может устраивать то или иное политическое устройство, те или иные движения. Более того, поддерживать радикальные движения — вполне допустимо, т. к. подобные течения на своем уровне служат воплощением ненависти, противодействуют проявлениям статики; наконец, то, что некоторые из них тесно взаимодействуют со Страхом, не может не считаться положительным. Для многих молодых людей попытки найти свою нишу, найти применение своим деструктивным стремлениям, выражаются в участии в подобных радикальных политических движениях — левых или правых, это не имеет значения. Но здесь есть риск — вероятность подмены целей средствами и вероятность того, что их неоформленные стремления будут использованы людьми, которые стоят за такими организациями — и энергия, которой можно найти достойное применение, будет использована не по назначению.