Cosa Nostra история сицилийской мафии

Дикки Джон

Как гласит первая запись 24 марта 1876 года, Франкетти и Соннино добрались до города Кальтанисетта в Центральной Сицилии. Там они узнали, что два дня назад в соседней деревне Баррафранка был застрелен священник; по утверждениям местных чиновников, эта деревня считалась оплотом мафии. В шестидесяти метрах от того места, где был убит священник, стоял свидетель — новичок на Сицилии, правительственный инспектор из северного города Турина, которого прислали взимать налоги с помола. Этот инспектор подбежал к умирающему священнику и услышал последние слова: священник обвинял в своей смерти собственного двоюродного брата.

Немало обеспокоенный случившимся инспектор вскочил на лошадь и помчался к карабинерам. Затем он сообщил

о гибели священника его семье, причем не стал обрушивать на них горестную весть прямо с порога, а позвал за собой: мол, священнику требуется помощь — и по дороге открыл правду. Домочадцы священника поблагодарили инспектора за сочувствие и объяснили, что убийство стало итогом двенадцатилетней вражды священника и его двоюродного брата. При этом сам священник, человек весьма обеспеченный, пользовался в деревне дурной славой из-за склонности к насилию ф по подозрениям во взяточничестве.

Через двадцать четыре часа местная полиция арестовала инспектора, бросила его в камеру и обвинила в убийстве. В числе тех, кто дал показания против чужака, был и двоюродный брат священника. А жители Баррафранки, включая семью убитого, хранили молчание. По счастью для инспектора, чиновники в Кальтанисетте прослышали о происходящем; когда инспектора выпустили, настоящий преступник немедленно скрылся.

Через неделю после Кальтанисетты Франкетти и Соннино очутились в Агриженто, на южном побережье острова, славном развалинами греческих храмов. Там записные книжки Франкетти пополнила другая история — о женщине, получившей от полиции 500 лир в обмен на информацию о двух преступниках; эти двое были заодно с местным боссом, которому принадлежала значительная часть правительственных контрактов на строительство дорог. Вскоре после того, как женщина получила деньги, в деревню из тюрьмы, где провел десять лет, вернулся ее сын. С собой у него было письмо, в котором подробно расписывалось, в чем провинилась перед мафией его мать. Придя домой, он попросил у матери денег на новую одежду; женщина отвечала уклончиво, и это привело к шумной ссоре, после которой сын в гневе покинул материнский дом. Он быстро вернулся вместе с двоюродным братом; вдвоем они нанесли женщине десять ножевых ударов — шесть сын и четыре племянник. Затем они выбросили тело из окна на улицу — и пошли сдаваться полиции.

Путешествуя по Сицилии, Франкетти и Соннино неоднократно отмечали, что слово «мафия» за десять лет, прошедшие с момента, когда оно впервые было услышано, приобрело совершенно неподдающееся какому-либо толкованию многозначие. За два месяца своих разъездов путешественники услышали столько же толкований этого слова, сколько они встретили людей, причем каждый житель острова обвинял всех остальных сицилийцев в принадлежности к мафии. Местные власти ничем помочь не могли; как признался однажды лейтенант карабинеров: «Очень уж сложно определить, что это такое; нужно родиться в Самбуке, чтобы разобраться».

В предисловии к своей книге по итогам экспедиции Франкетти объяснял свои чувства: больше всего его поразило, что наиболее безнадежной ситуация оказалась не во внутренних Золотистых областях острова, где путешественники ожидали столкнуться с невежеством и преступностью, но в зеленых цитрусовых рощах в окрестностях Палермо. На поверхности город был центром процветающей индустрии, которой гордились все до единого: «К каждому дереву относятся так, словно это последний образчик редчайшей породы». Но на смену первому впечатлению приходили истории, от которых по коже бежали мурашки, а волосы становились дыбом. «После очередной порции таких историй аромат апельсинов и лимонов в цвету сменился запахом разложения». Концентрация Насилия на фоне современного производства противоречила убеждению, которого истово придерживались итальянские власти: что экономическое, политическое и социальное

развитие маршируют в ногу. Франкетти на Сицилии начал задаваться вопросом, воплощаются ли на острове принципы свободы и справедливости, которым он был привержен, «в чем-либо еще кроме патетических речей, скрывающих язвы, не поддающиеся исцелению; эти речи будто слой лака поверх мертвых тел».

Зрелище, как видим, трагическое и вгоняющее в тоску. Однако Леопольдо Франкетти был не только храбр, но и крепок духом; он искренне верил, что, засучив рукава, можно справиться с одолевающими новообразованное государство проблемами. Как и подобало истинному патриоту, он испытывал стыд при мысли о том, что иностранцам Сицилия известна лучше, чем итальянцам. Терпеливо изучая остров и его историю, Франкетти со временем преодолел сомнения и смятение. Результатом стала книга, в которой история мафии впервые была систематизирована. Сицилия отнюдь не представляла собой хаос; напротив, ее проблемы с законностью и порядком логично вытекали из присущей островитянам вполне современной рациональности. Как заключил Франкетти, причина состояла в том, что остров стал обителью «индустрии насилия».

Свою историю мафии Франкетти начинает с 1812 года, когда англичане, оккупировавшие Сицилию во время наполеоновских войн, принялись методично уничтожать царивший на острове феодализм. Феодальная система на острове базировалась на местной разновидности совместного землевладения: король передавал землю в аренду дворянину и его потомкам, взамен же аристократ обязывался присылать свою дружину на помощь королю, когда в том возникала необходимость. На территории аристократа, звавшейся «леном» или «феодом», единственным законом было его слово.

До искоренения феодализма сицилийская история являла собой нескончаемую череду сражений между чужеземными монархами и местными феодалами. Монархи стремились сосредоточить власть в центре, бароны как могли сопротивлялись этому стремлению. В междоусобных войнах преимуществом владели дворяне, не в последнюю очередь потому, что гористый ландшафт Сицилии и почти полное отсутствие дорог чрезвычайно затрудняли какое-либо вмешательство со стороны во внутренние дела острова.

Баронские привилегии были многочисленными и долговременными. Обычай, диктовавший вассалам целовать руку сюзерену при встрече, был официально отменен Гарибальди только в 1860 году. Титул «дон», прежде принадлежавший исключительно испанским аристократам, правившим островом, со временем стал обращением к любому человеку сколько-нибудь высокого положения. (Необходимо отметить, что это обращение распространено на Сицилии повсеместно, отнюдь не только в мафиозных кругах.)

Искоренение феодализма поначалу лишь изменило правила войны между центром и баронами. (Землевладельцы крайне неохотно расставались с властью; последнее из крупных поместий на острове распалось в середине 1950-х годов.) Однако постепенно враждующие стороны научились заключать и соблюдать долгосрочные перемирия; рынок собственности стал регулироваться соответствующими законами. Поместья распродавались по частям. А за землю, которую приобретаешь, а не получаешь по наследству, полагалось платить; земля стала инвестицией, вполне себя окупающей, если подойти к ней с толком. Так на Сицилии появился капитализм.

Капитализм существует благодаря инвестициям, однако беззаконие на Сицилии подвергало инвестиции серьезному риску. Никто не стремился покупать новые сельскохозяйственные машины или расширять владения и засевать поля зерном на продажу, пока существовала реальная угроза того, что конкуренты похитят эти машины и сожгут посевы. Подавив феодализм, современное государство должно учредить монополию на насилие и объявить войну преступности. Монополизировав наследие подобным образом, современное государство создает условия для процветания коммерции. В этих условиях больше нет места неуправляемым баронским дружинам.