Cosa Nostra история сицилийской мафии

Дикки Джон

По утверждению Франкетти, основной причиной возникновения мафии на Сицилии стала катастрофическая неспособность государства соответствовать этому идеалу. Государству не доверяли, потому что после 1812 года оно так и не смогло установить монополию на применение насилия. Власть баронов на местах была такова, что государственные суды и полиция плясали под дудку местных главарей. Хуже того, отныне не только бароны полагали себя вправе применять силу, когда и где им захочется. Насилие «демократизировалось», как сформулировал Франкетти. Агония феодализма привела к тому, что значительное число мужчин ухватилось за возможность силой завоевать себе место в новой экономике. Некоторые из недавних дружинников начали преследовать собственные интересы; они промышляли грабежом на дорогах, а землевладельцы покрывали их — кто из страха, кто по соучастию.

Грозные управляющие, нередко арендовавшие части поместий, также прибегали к насилию для защиты своих владений. В городе Палермо цеха ремесленников требовали себе право ношения оружия, дабы они могли патрулировать улицы (равно как и «сбивать» цены, и проводить операции изъятия товаров у конкурентов).

Когда в провинциальных сицилийских городах стали формироваться местные органы управления, группы, сочетавшие в себе шайки вооруженных преступников, коммерческие предприятия и политические фракции, быстро сориентировались в ситуации и вклинились в этот процесс. Правительственные чиновники жаловались, что «секты» и «партии» — порой всего-навсего крупные семьи с оружием в руках — превращают отдельные области острова в совершенно неуправляемые районы.

Государство учредило и суды, но скоро выяснилось, что новые институты безоговорочно принимают сторону тех, за кем сила и воля эту силу продемонстрировать. Коррупция затронула и полицию. Вместо того чтобы извещать власти о преступлениях, полицейские зачастую выступали посредниками в сделках между грабителями и их жертвами. К примеру, угонщики скота уже не перегоняли украденный скот потайными тропами на бойню, а обращались к капитану полиции с просьбой «посодействовать». Капитан организовывал возвращение скота законному владельцу, а угонщики получали взамен деньги. Естественно, и сам капитан не оставался внакладе.

В этой гротескной пародии на капиталистическую экономику закон оказался поделен на части и приватизирован, подобно земле. Франкетти описывал Сицилию как остров под властью ублюдочной формы капиталистической конкуренции. На острове существовали весьма размытые, призрачные границы между экономикой, политикой и преступностью. В этих условиях люди, решившие начать свое дело, не могли полагаться на защиту закона, который не оберегал ни их самих, ни их семьи, ни их деловые интересы. Насилие сделалось условием выживания: способность применять силу ценилась не меньше инвестиционного капитала. Более того, по словам Франкетти, насилие на Сицилии стало одной из форм капитала.

Мафиози, согласно Франкетти, были «антрепренерами насилия» — специалистами, разработавшими то, что сегодня назвали бы самой передовой рыночной моделью. Под руководством своих боссов мафиозные шайки «инвестировали» насилие в различные области коммерции и предпринимательства с целью получения прибыли и обеспечения монополии. Именно эту ситуацию Франкетти и назвал индустрией насилия. Он писал:

«(В индустрии насилия) босс мафии… ведет себя как капиталист, импресарио и управляющий. Он руководит всеми совершаемыми преступлениями… он регулирует распределение обязанностей и следит за дисциплиной работников. (Поддержание дисциплины необходимо в любой индустрии, перед которой стоит цель получения значительной прибыли на постоянной основе.) Не кто иной, как босс мафии решает, исходя из обстоятельств, следует ли повременить с насилием или же прибегнуть к более жестоким и кровавым мерам. Он должен подстраиваться под рыночные условия, выбирая, какие операции нужно совершить, каких людей занять, какую форму насилия использовать».

На Сицилии люди с деловыми или политическими амбициями сталкивались со следующей альтернативой: либо вооружаться самим, либо — и это случалось чаще — приобретать защиту у специалиста по насилию, то есть у мафиозо. Живи Франкетти сегодня, он мог бы сказать, что угрозы и убийства являются частью сектора услуг сицилийской экономики.

Создается впечатление, что Франкетти воспринимал себя как нового Чарльза Дарвина в правонарушительной экосистеме; как таковой он открывает нам законы криминального мира Сицилии. Одновременно благодаря такому подходу Сицилия предстает перед нами как исключительная аномалия. Однако на самом деле капитализм в любой стране проходит «ублюдочную» фазу развития. Этой участи не избежала даже Великобритания, страна мечты Франкетти. В 1740-х годах в Сассексе вооруженные преступники

получали огромные прибыли от контрабанды чая. Их деятельность привела к анархии в графстве: они подкупали таможенных чиновников, вступали в стычки с правительственными войсками и не брезговали грабежом. Один историк описывал Великобританию 1740-х годов как банановую республику, политики которой совершенствовались в искусствах патронажа и непотизма и в систематическом разграблении общественных средств. Картине, нарисованной Франкетти, также недостает полноты по той причине, что автор не верил в мафию как в тайное общество.

Работу «Политическое и административное состояние Сицилии» встретили комбинацией враждебности и безразличия. Многие сицилийские рецензенты обвиняли автора в невежественном презрении. Отчасти в том, что книгу восприняли именно так, есть вина самого Франкетти. К примеру, его предложения относительно способов разрешения «проблемы мафии» демонстрируют авторитаризм и антипатию к сицилийцам: он не допускал, что жители острова могут иметь право голоса по поводу того, как ими управлять. Франкетти полагал, что мировоззрение сицилийцев извращено, поэтому они считают насилие «этически оправданным», а честность отвергают как не имеющую моральной ценности. Судя по всему он не понимал, что люди зачастую присоединяются к мафиози только потому, что запуганы и не знают, кому доверять.

Тем самым пионерская работа по «индустрии насилия» не была воспринята при жизни Франкетти. Опубликовав свое исследование Сицилии, он в дальнейшем попытался сделать политическую карьеру, но не преуспел на этом поприще. В конце концов мрачный патриотизм, погнавший его на Сицилию, положил конец жизни Франкетти. (Даже друзья порой отмечали, что в любви Франкетти к своей стране было что-то темное и трагическое.) В годы Первой мировой войны он не находил себе места оттого, что страна не изъявила потребности в нем в тяжкую годину. В октябре 1917 года, когда разнеслась весть о сокрушительном поражении итальянцев под Капоретто, Франкетти впал в депрессию и пустил пулю себе в голову.

Барон Турризи Колонна и «секта»

В начале лета 1863 года- через три года после похода Гарибальди — сицилийский аристократ, которому вскоре предстояло написать первую книгу по истории мафии, оказался целью хорошо спланированной попытки убийства. Николо Турризи Колонна, барон Буонвичино, возвращался как-то вечером в Палермо из одного из своих поместий. Дорога, которой он ехал, вела через лимонные плантации в зажиточном районе сразу за городскими стенами. На участке между деревнями Ноче и Оливуцца пятеро людей открыли стрельбу по экипажу барона; сначала они убили лошадей, а потом перенесли огонь на пассажира. Турризи Колонна и его кучер выхватили револьверы и стали стрелять в ответ, одновременно высматривая, где бы укрыться. Стрельба привлекла внимание одного из смотрителей плантации Колонны. Он выстрелил из дробовика — и из кустов на обочине дороги донесся крик. Несостоявшиеся убийцы после этого бросились прочь, прихватив с собой раненого товарища.

Через год после нападения Турризи Колонна опубликовал книгу под заглавием «Общественная безопасность на Сицилии». Это была первая из множества книг, опубликованных после объединения Италии, в которой анализировался феномен сицилийской мафии, исследовались связанные с нею мифы и противоречивые свидетельства. Благодаря расследованию судьи Фальконе нынешние историки имеют возможность установить, кому из ранних исследователей мафии можно верить, а кто не заслуживает доверия. Турризи Колонна принадлежит к первым; его книга представляет собой надежный и изобилующий любопытными подробностями источник.

Отчасти то обстоятельство, что Турризи Колонна оказался столь хорошим свидетелем, объясняется его социальным статусом и той ролью, которую ему привелось сыграть в драматических событиях 1860-х годов. Всей Сицилии он был известен как убежденный патриот. В 1860 году, когда он возглавлял национальную гвардию Палермо, именно усилия барона во многом не дали революции перерасти в анархию. К моменту выхода книги он уже являлся членом итальянского парламента. Много позже, в 1880-х годах, Турризи Колонна дважды становился мэром Палермо. Даже сегодня его помнят: в Палаццо делле Акуиле, здании городского совета Палермо, находится мраморный бюст барона. Суровые черты лица смягчает бородка, из тех, что кажутся приклеенными к подбородку и выдают принадлежность к патрициям на государственной службе гораздо более явно, чем ряд медалей на груди.