Country of Well
Шрифт:
– Толстушка так сказала (гидесса была миловидно-отвратительно полной, на той грани упитанности, где миловидность превращается в безобразность), толстушка сказала, а ей видней.
– Кыш! – закричала Стенни.
Два колодца медленно зашуршали и стали удаляться. За ними оставались волнистые углубления на песке. Один из них останавливался на каждом шагу и, казалось, оборачивался.
Оборачивался он с совершенно женским видом.
– Да, – сказал Стен по поводу этого, – они, видимо очень интересуются половым размножением. Все же создатели их обделили.
– Бедняжки, –
Догоняя группу, она развлекалась тем, что несколько раз звала колодец и прогоняла – распространяла женскую власть в новую область. Наконец, колодец обиделся и ушел насовсем.
3.
Господин Brikovsky был поэтом. Господином он был для почитателей, а для друзей просто Мишель. Друзей он имел во многих городах мира и помногу в каждом, так как был человеком довольно легкомысленным. Довольно легкомысленным во всем, что не касалось поэзии. Он был в легком бежевом костюме, бежевых туфлях и огромных солнцезащитных очках, совсем не модных. Его манера говорить покоряла.
– Ого, – продолжил Мишель, – вот это, друг, да!
Он сделал широкий жест, обозначавший "да!" и, для большей понятности, подержал друга за сгиб локтя. Поправил очки и обернулся, сверкнув лысиной. Через лысину бежали длинные волосинки в тщетной надежде добежать до затылка и впасть в мелкое море настоящих волос. На затылке виднелась полускрытая шишка, поблескивала на солнце, вспотев, предательница.
– Да, я вот о чем, – продолжил Мишель с последнего слова (спутник был молчалив и удобен для словоизвержений), – вот о чем: если эти колодцы так похожи на людей, то они должны понимать поэзию. Конечно, не все люди понимают настоящую поэзию, прости, что я плохого мнения о нашем человечестве, но есть стихи, которые должны быть понятны каждому, даже колодцу.
Спутник молчал, обдумывая что-то свое.
– Я предлагаю почитать им стихи, – предложил Мишель, – у меня как раз есть подходящие.
– Нам было сказано поменьше говорить с ними, – ответил спутник.
Мишель обижено посмотрел на него: нос картошкой, слишком холодные глаза для столь простецкого носа, слишком аккуратная стрижка, выражение губ "себе на уме". Говорит черезчур грамматически правильно, подбирая слова. Умник. Умник, но дурак, как и все умники. Так подумал Мишель.
– Хорошо, можно сделать так, что никто не узнает, – сказал Мишель, – мы отстанем от группы, позовем парочку колодцев и я прочту им из своего. Если они не заплачут от счастья, значит они пустые железки, или камни. На моих концертах даже камни плачут. Пошли.
Спутник согласился из каких-то своих соображений.
Они отстали от всех и поспешили в обратном направлении.
Встретив Стена и Стенни, Мишель предложил присоединяться, но Стенни отказалась за двоих.
Полянка поросла травой густо и высоко. Трава мягко шуршала, касалась колен. Три колодца стояли невдалеке друг от друга.
Чуть дальше выростал еще один, четвертый, похожий на покосившийся старый гриб. Первые три были свежепокрашены зеленым, четвертый имел некрашеную деревянную крышу с недавно вставленной доской. На его боках виднелись
Мишель стал под неплотное мохнатое дерево (весь в прожилках желтого дня) и начал читать на незнакомом языке.
Стихи звучали вполне ритмично, лишь иногда стекая в полную невыразительность, поддерживаемую, вероятно, смыслом. Но плакать не хотелось. Три колодца зашевелились и придвинулись, став кружком. Один из них вибрировал сильнее других.
Наверное, старая модель. Колодцы стали издавать гулкие звуки в соответствии с ритмом, что оживило Мишеля несказанно. Он читал взахлеб, иногда взглядывая на молчаливого друга, чтобы проверить впечатление.
Один из колодцев начал брызгаться водой.
Мишель закончил и поклонился. Колодцы проурчали, было похоже на урчание в животе, только громче.
– Заплакал, – сказал Мишель, глядя на тот колодец, который брызгался.
– А четвертый не подошел.
– Я думаю, что он глуховат на старости лет, – сказал Мишель холодно, собрал лоб в складки и качнулся в сторону собеседника. Собеседник тоже качнулся, невольно поддаваясь обаянию.
4.
Группа расселась на привал. Пахло сладостью и копченостью, сверкали на солнце бутылки с водой. Стенни громко смеялась с частотой примерно три раза в минуту. Наверное, было что-то смешное. Она подогнула коленки так, чтобы никто не пропустил ее ноги в том месте, где они прикрепляются к туловищу, и млела от удовольствия.
– Кстати, – сказал любопытный англичанин. – Почему нас предупреждали о воде? Зачем брать с собою воду, если вокруг столько колодцев?
– Я же обьясняла, сказала гидесса, – что из колодцев пить нельзя. Только из того, который при входе. Колодцы были сделаны полностью похожими на людей.
– Тогда почему же нельзя пить?
– Потому что среди них есть и грязные, и ядовитые.
– Но я не понял зачем.
– Потому что среди людей тоже есть и грязные, и ядовитые, сказал поэт, подходя. Я действительно полюбил ваши колодцы.
Они чудесны.
– И, пожалуйста, не плюйте в колодцы, – сказала гидесса, это опасно. У всех колодцев разные характеры. Одни это стерпят спокойно, а вот другие… Обращайтесь с ними осторожно, как с животными. Два года назад был несчастный случай: один посетитель помочился в колодец (мальчик превратился в слух, а девочка сложила губы бантиком) и колодец преследовал его до самой ограды. Едва удалось уйти.
– И что же несчастного в этом случае?
– Колодец высох.
– А посетитель?
– Посетитель погиб при неясных обстоятельствах три месяца спустя. Было большое расследование, но ничего не нашли.
– Постойте, – сказал на неправильном английском человек в комбинезоне, – ваши колодцы не могут уйти из парка. Или могут.
– Принципиальная возможность есть. Они сделаны так, что могут передвигаться внутри сыпучего грунта или в выкопанном состоянии. В выкопанном состоянии им труднее держать равновесие, поэтому так делают только некоторые колодцы – неглубокие, широкоплечие и с твердыми стенками, они не боятся треснуть при падении.