Critical Strike

Красильников Сергей

Она достала из кармана помятую сигарету и начала искать зажигалку. Я протянул ей коробок спичек; она закурила.

– Он же кредитный пузырь еще тогда предвидел, весь кризис этот предвидел… Все отцу рассказывал, а что Дайнис – с газетой сидит, говорит, нет кризиса. И не будет. А Янис газету отнимает, говорит: отец, ты не священные писания читай, а головой думай, и схему чертит, рисует, объясняет… Такая голова светлая была, все понимал, все знал.

– А… От чего? – осторожно спросил я.

– Молния. Его убила молния.

Я снял очки, протер стекла и

снова надел. Встал, прошелся по кухне. Присел на табурет, и тот скрипнул – это был сломанный.

– Книжечки в сумке нес… Книжечки свои. И умер. Дайнис тогда сразу на развод подал, и я тут одна с книжечками осталась. Вот, открываю, читаю, бывает, и как будто Янис тоже тут, с книжечками, и немного легче тогда.

– А фотографии какие-нибудь есть его?

Надежда Николаевна достала кулон в виде серебряной капельки, висевший у нее на шее. Раскрыла его и показала фотографию: спокойное лицо, правильные черты, короткая стрижка, взгляд уверенный.

Он кого-то до боли мне напомнил.

– Янис, сыночек мой…

– Я вам сочувствую.

– Был бы живой, мы бы тут так не сидели, сделал бы что-нибудь. Все учителя в школе хвалили, говорили: большой человек будет, серьезный, а тут – вот как. В университет поступать собирался, готовился. Книжки читал, денюжку экономил, говорил, в Латвийский университет поступлю, на факультет. Я ему пальтишко даже новое прикупила, черное такое, до сих пор в шкафу висит, только померил один раз, а до осени не дожил. Ходил бы в этом пальтишке с университета домой, студент, с книжечками…

Она затушила сигарету и снова заплакала, но на этот раз быстро успокоилась, налила себе еще стопку и выпила.

– Когда это было?

– Пять лет назад помер, в две тысячи четвертом… Пять лет прошло уже, в этом году оградку на могилке перекрашивать вот буду, а все как живого его помню. Дайнис-то, когда он умер, показал лицо свое настоящее, сволочь: ни копейки на похороны не дал, ни слова мне не сказал, все ходил, как рыба холодная, молчал, и потом еще вот: похороны, а за ними развод. Говорил, карма такая, хиромантия, линия судьбы с линией любви расходятся, надо развестись. Больше я его никогда не видела.

– Вы извините, что потревожил вас. Я не знал, что его нет больше…

– Да ничего, ничего. Мне-то и поговорить не с кем, вот пью. – Надежда Николаевна горько усмехнулась. – С работы уволили, не нужны стране педагоги младших классов больше. Не нужно нам больше детей учить!

Я вышел из подъезда, сел на скамейку и долго курил трубку.

Совпадение: Янис и Джимми. Оба хотели спасти страну. Оба – шаманы. Оба убиты молнией.

Но как же радужный даль, черт возьми? Небеса никогда не принесут зла, и это я знал совершенно точно с самого своего рождения, всю свою жизнь знал.

Или не совпадение?

Или, может быть, это один и тот же человек?

У русских людей есть одна неприятная черта: если в компании все русские и один латыш, то все говорят на русском; если в компании все латыши и один русский, то почему-то все равно говорят на русском. Настоящее

имя Ящика – Кристапс. Настоящим именем сумасшедшего Джимми вполне может быть Янис. Но что за провал в пять лет?.. Может, все-таки просто совпадение? Нет, нет. Или все же? Сколько мне рассказывали про Джимми – абсолютно невменяемый в быту был, а тут интеллигент Янис, дипломы, учителя хвалили… Не складывается.

Или складывается?

Через полчаса я добрался до квартиры на Дзирциема; все племя было дома. Ящик и Боря возились с белым тараканом: делали для него поводок из нити для зубов. Таракан оказывал сопротивление, вырывался и кусался, никакого энтузиазма, в общем, не проявлял. Элли варила суп, Серафим вертелся возле нее и выпрашивал куриную косточку, Александр сидел в большой комнате и смотрел по тотему сериал. Я закрыл дверь в комнату и сел на диван рядом с ним.

– У меня несколько вопросов есть.

– Валяй.

– Сумасшедшего Джимми как на самом деле звали?

– Так и звали. – Александр пожал плечами. – Он иностранец был. Приехал учиться по какой-то программе обмена.

– Он, может, еще и негр был?

Вождь захохотал.

– Да нет, белый. Ну ты сказал!..

– То есть он до племени хорька за границей жил?

Александр поднял указательный палец.

– До племени морского змея. Да, за границей.

– А фотографии его есть?

Александр включил ноутбук, порылся по папкам и нашел фотографию: Джимми плясал с бубном морского змея. Волосы всклокочены, бородка заплетена в пять косичек, глаза безумные. В остальном – это был Янис Надежды Николаевны, тот же самый Янис.

И где-то я его видел.

Дежавю.

– Дай-ка мне ключ от подвала.

Я вышел из квартиры, побежал вниз по лестнице и на ходу набрал номер отца.

– Папа, сколько раз шаман умирает?

– Привет Степка! Михалыч, сын звонит, обожди… Да, по часовой стрелке, пока пузыри не появятся… Три раза. Это я тебе, Степ: три раза. Два раза в небо уходит, в третий раз – в землю.

– А исключений не бывает?

– Какие уж тут исключения! Со смертью не поспоришь. Михалыч, твою мать! Я сказал – по часовой мешай, у тебя часов дома, что ли, нету? Эликсир загубишь! Степ, слышишь? Был один шаман девять веков назад, я читал. Ему при инициации дано было, что он не может умереть. Так он до трехсот лет дожил, а потом от шаманства отказался, человеком стал и помер вскоре. Страшная это пытка – никогда не умереть… Но это, знаешь, редкий случай. Чтобы в наше время у кого-то при инициации такое было, я не слышал.

Я спустился в подвал. Прошел по коридору, отыскал наш закуток, нашу маленькую подвальную каморку. Прижав плечом телефон к уху, принялся возиться с замком.

– А еще вопрос: молнию шаман вызывать может?

– Да запросто!

– А на себя?

– Зачем? Сыпь, сыпь всю, Михалыч, не жадничай! Всю до конца высыпай!

– Нет, ну может?

– Ну может. Только зачем?

– А это, батя, мне пока непонятно. Умер сын у твоего Дайниса.

Отец помолчал.

– Вот те на… – пробормотал. – А сам он как?