Critical Strike
Шрифт:
Заклинание сплеталось именно так, как я и запланировал, и это было здорово. Одна за другой тонкие нити моего разума обращались в слова, в ритм, в звуки, в смысловые цепочки, в яркие образы, и каждый из этих элементов тотчас же укладывался рядом с предыдущими, каким-то синестетическим образом соединялся, формируя сложную многомерную вибрирующую мозаику, и Песий Бес огрызался, рычал и кусал, но понемногу отступал.
– Самогон, – уже в который раз сообщил Ящик, и снова все выпили.
Когда бутылка закончилась, от демонского войска осталось только несколько отрядов, которые уже не представляли особой угрозы. Все больше показывали
– А почему вы туда не пошли? – поинтересовался я, откладывая бубен.
– Элли сказала, не надо, – ответил Ящик.
– Мы послушались, она ведь временно шаманом была, – добавил Александр. – Я хотел собирать племя на битву, сражаться идти, но она сказала, что эта проблема находится в юрисдикции шамана, а не вождя и что ни в какие авантюры мы ввязываться не будем. У нее потом жутко голова разболелась, она спать в комнату Ящика пошла.
– Молодец Элли! – Я вяло улыбнулся. – Надо утром поблагодарить…
– Ты в норме? – вдруг испуганно спросила Нина.
– Я-то? Да, вроде… В этой. В норме.
– Степа?
– Степан!
– Степка?!
– Борь, принеси ему воды! – Это был голос Александра. – Посмотри, пульс есть? Есть? Тогда, наверное, просто обморок. Степ, ты меня слышишь? Степа! Посмотри на меня! Я говорю, посмотри на меня! Эй! Степка!
Сил во мне никаких не было, все силы ушли на ритуал, самогон и курение трав. Я какой-то частью своего разума еще пребывал в мире живых, но большая часть, несомненно, провалилась куда-то в черную бесконечную пустоту. Единственное, что я ощущал из реальности, – это громкий голос Александра и теплое тельце Серафима на животе.
Позже я узнал, что уже к утру в Священном Дворце Саэймы заменили все выбитые стекла и почти полностью восстановили брусчатку на площади.
С полуслова
Я пришел в себя рано утром. Нина спала почему-то в кровати Александра, и Александр тоже там спал. Его я разглядел не сразу: он очень хитро воткнулся лицом в ее грудь и почти полностью зарылся под одеяло. Состояние было странное – словно внутри пустота, и снаружи тоже пустота, и так легко, свободно и хорошо. Такое бывает во время похмелья, если пьешь с умом и качественные напитки. На животе у меня спал Серафим, свернувшись маленьким теплым клубочком. Я погладил его; Серафим проснулся и сонно сполз куда-то в сторону. Это значило: делай, что хочешь, а я дальше сплю.
Кое-как выбравшись из-под одеяла, я надел очки, проверил телефон. Сообщений и пропущенных звонков не было, время – пять тридцать четыре утра, дата – пятнадцатое января.
Я проспал больше суток.
Позже на кухню пришли люди: Боря, Нина, Александр, Элли.
– Чего делать будешь сегодня? – спросил я у Нины.
– Поеду к Марго, – сказала сестра откуда-то из холодильника: пыталась найти там еду.
– Подружка твоя?
– Да. Мы общались, пока я жила в Риге. Как ты, тоже больная, шаманка.
Я чуть не выронил чашку кофе.
– И где она живет? – спросил я.
– В Болдерае, у моря.
А
Я не ошибся.
– Это брат мой Степа, – представила меня Нина, – а это Маргарита.
– Мы уже знакомы, – сказал я. Маргарита улыбнулась.
Она снимала однокомнатную квартиру в Болдерае; по планировке квартира была точно такая же, как моя старая, где я жил до племени хорька. Более того, и вещи были почти такие же, и даже книги на полке совпадали. Тотемом у нее, как и у меня в старые времена, был компьютер.
Марго усадила нас пить кофе. Говорили они с Ниной в основном о разных женских мелочах, о деньгах, об одежде, о парнях.
– Как он сейчас? – спрашивала Нина.
– Не знаю. Я давно его уже не видела, да и не общалась с ним толком никогда. Год или полтора назад в последний раз мы, кажется, пересекались…
– Понятно. Хоть не женился?
– По-моему, он из тех людей, что никого не умеют любить, кроме себя.
– Может, его телефон у тебя остался?
Мне стало скучно, и я ушел в комнату. Марго почему-то грустно покосилась мне вслед.
Ты! Покажи пальцем и скажи: Ты! Ты! Что ты сделал? Думаешь, все вокруг идет своим чередом и все само собой сложится и наладится? Думаешь, все со временем встанет на круги своя? Ты! Ты, сам ты – что сделал? Посмотри на себя в зеркало и ткни пальцем, Джимми: ты! Что сделал ты, Джимми? Что ты сделал?
В минуту скорбного молчания по умершим мне хочется пронзительно реветь, визжать, орать и плакать. В минуту, когда вся страна едина, я хотел бы перед каждым поставить зеркало, и чтобы все ткнули пальцем: ты! Ты! Магический потенциал подобного действа был бы неизмерим, эх, если бы каждый только мог бы думать. Примитивные инстинкты, поиск пищи и партнера для спаривания – нет ничего благоприятнее для размножения Песьего Беса.
Мне кажется, это практически конец. Я не могу сказать “Ты!” всей стране, даже если буду посвящать этому каждый день с восьми утра до десяти вечера.
Я отложил дневник и присел. Тело слегка ломило, пустота по-прежнему плавала вокруг. Немного кружилась голова. Я закрыл глаза и лежал так, и где-то за стенкой плакал ребенок, и где-то пылесосили, а на кухне о чем-то сестра говорила с подружкой. Незаметно для самого себя я провалился в некую полуреальность, в полусон, в мягкую дремоту. Чувство выполненного тринадцатого января долга понемногу затуманивалось, затмевалось другими мыслями: кризис-то никуда не делся, и камлать-то я так и не пробовал, и вообще шаман из меня пока никудышный получается… Никудышненький. Я предавался этим тяжелым раздумьям, пока в прихожей вдруг не хлопнула дверь. Поправил очки, кое-как встал с дивана и направился туда.
На комоде возле зеркала сидела Маргарита.
– Твоя сестра ушла, – тихо сказала она.
– Это на нее похоже. А почему?
Марго пожала плечами. Как-то невзначай глазами указала на комнату, и я кивнул, и мы переместились туда.
– Это правда, что ты разгонял тринадцатое января?
– Так… Мелочи. – Я пожал плечами. – Поплясал немного.
– Ничего себе немного. Вы когда с Ниной только в подъезд вошли, меня вырвало, хорошо хоть в туалет добежать успела – и вырвало. Ты себя со стороны чувствуешь? Аура в клочки…