Critical Strike
Шрифт:
– Серафим? – тихо спросила Марго.
– Да. Он зализал каким-то образом руку. Залечил меня как-то. Он и то лучший шаман, чем я.
Я грустно засмеялся, затушил бычок и достал следующую сигарету.
– А потом Серафим притащил газету, и я нашел племя хорька, и эту квартиру на Дзирциема. В первый раз в жизни я был кому-то нужен. В первый раз меня кто-то всерьез слушал. В первый раз у меня появились настоящие друзья…
Ну вот, теперь ты знаешь про меня все, грустно смотрю на Марго.
Марго качает головой: нет, я не уйду. Я остаюсь с тобой.
Я люблю тебя.
– Я не могу
– Кто это?
– Он шаман. Жил раньше с племенем хорька, до меня. Его убила молния.
Марго вдруг засмеялась.
– Молния? – переспросила она.
Она присела около компьютера, пощелкала по папкам и показала фотографию. Это был не Джимми и не Янис, это был кто-то третий с их лицом. Какой-то гламурный рубаха-парень в ночном клубе, на диване, с коктейлем в руке, в обнимку с Ниной.
– Он не может умереть, – пояснила Марго. – Дано при инициации. На моей памяти его молния уже шесть раз убивала – он так решает накопившиеся проблемы. Нина все из-за него парилась еще, когда приезжала, – помнишь, она ушла? Я тогда дала ей его номер. Она звала его Жаном.
Дежавю.
Вот где я видел Джимми.
Вот где я видел Яниса.
– Познакомься с Жаном, он интересный, – просит Нина. Она входит на кухню и копается в телефоне на ходу. Она заехала домой из Риги вместе с очередным парнем, а я сижу в углу и тяну пиво.
– И что же в нем такого интересного?
– Его ударила молния однажды, и он выжил.
Вот где он нашел меня.
– Сейчас продиктую телефон, – отозвалась Марго.
Сумасшедший Янис
Тройка несла меня из Болдераи в Ильгюциемс, и за окном проплывали псевдоиндустриальные пейзажи: руины заводов, далекие богомольи лапы портовых кранов, маленькие ветхие избушки с огородами у самой дороги. Названия остановок рассказывали об уходящей эпохе латвийской промышленности: улица силикатов, комбинат деревообработки, газ, шиферно-цементный завод, комбинат домостроительства, лакокрасочный завод, завод сельскохозяйственного машиностроения… Дай боже, если из всего этого работает хотя бы половина.
Я собрался с силами, глубоко вдохнул, выдохнул, еще раз вдохнул и позвонил Джимми по тому номеру, что дала Марго. Трубку долго не снимали, шли гудки, и я уже думал: ничего не вышло, ну и ладно. Внутри что-то екало, было страшно, и даже немного хотелось, чтобы он не снял трубку.
Но он снял.
– Ну здравствуй, – сказал Джимми.
Я растерялся, не знал, что ответить. Потом вдруг сообразил, что у меня полные легкие воздуха набраны, что я так и не выдохнул.
– Надо встретиться, – выпалил я.
– Хорошо. Мы давно не виделись, да и Нина советовала тебя повидать.
– Завтра сможешь?
– Да.
Мы договорились на завтра.
Мне было почему-то страшно, очень страшно, как в детстве перед кабинетом зубного врача или в первый раз в первом классе среди незнакомых людей. Нужна была какая-то мамина рука, папино плечо, что-то такое.
– Слабак, –
Маргарита откажется. Она не любит людей, не любит баров. Александр? Моей опорой, моей основой все это время был сам Джимми, его дневник. В дневнике больше не осталось непрочитанных надписей, кроме предпоследней, и за ней:
Наконец я могу спокойно смотреть этому в глаза.
Теперь мне надо встретиться с Джимми лично, и я боюсь.
Наверное, все-таки Александр.
– Александр, ты завтра вечером занят?
Александр сидел на кухне и курил. На шее у него красовался бордовый засос.
– Тебя где сутки носило? – спросил вождь. Он был не в духе.
– У девушки ночевал. А что случилось?
– Пошли, покажу.
Он отвел меня в комнату Бори.
В комнате было пусто. Ни его одежды, ни ноутбука, ни гитары, ни скрипки. Пропало все, даже нелепый сиреневый плюшевый медведь, висевший над постелью. Тяжелое грустное эхо раздавалось от каждого слова, от каждого шага. Кровать была аккуратно застелена, на столе лежала записка: “Не держите зла, я всех вас люблю. Просто так надо. Со мной все будет хорошо, честно. Боря”.
Вот и все, что он написал.
– Звонили?
– Сто раз. Он сменил номер, наверное. Мы выпили на день Валентина, я и Даце в большой комнате заснули, Ящик и Элли – в своей. А он ночью с концерта вернулся, все возился, гремел, но мне лень подойти было, только все Серафим бегал и пищал. А под утро – вот так, и записка. Я в Интернете искал, по знакомым – ничего. Не могу придумать, как его вернуть…
– И не надо, – тихо сказал я.
– Ты чего?! Я думал, ты поможешь, ритуал какой проведешь. Отыщешь его. Он же соплеменник наш, друг наш, наш музыкант, наш Борька!
– Ты хоть раз в жизни на его концерт ходил?
– Нет.
– А Ящик?
Мы переглянулись, отправились на кухню и дальше курили вместе.
Я не знаю, почему он ушел. Не знаю причину, не знаю, о чем он думал, но одно точно: он ушел из-за того, что я встретил его тогда ночью. Он был похож на меня – такой же слабый, неуверенный, потерянный. Мне всегда было с ним легче и проще, чем с Ящиком или с Александром. Я чувствовал себя с ним на равных, как с Серафимом.
Мне нравилось, как он играет, что он играет. Как переживает при этом.
Я был на его концерте однажды, сказал я Александру взглядом. Вождь не понял. Такое умела понимать только Маргарита.
– Так ты завтра вечером занят?
– Нет.
– Поедем со мной. Я встречаюсь с сумасшедшим Джимми.
Александр опустил сигарету в пепельницу. Перебрал пальцами бородку.
– Если ты хочешь.
И следующим вечером мы поехали.
Я взял с собой все, что мог: Серафима, Жезл Северного Сияния, бубен морского змея в один карман, дневник сумасшедшего Джимми в другой, оставшиеся ползаначки в кошелек переложил. Хотелось выстроить вокруг себя оборонительную линию из вещей, закрыться от страха. Александр же совершенно не волновался, он молча повернул ключ зажигания и довез меня до Гауяс, до своего любимого бара. Джимми не было, и мы ждали его в машине.