ЦРУ против КГБ. Искусство шпионажа

Даллес Аллен

Наконец, оценки часто готовятся потому, что кто-то из членов Разведывательного совета считает: данное положение вещей требует особого внимания. Облако на небе размером с ладонь может предвещать бурю. Поэтому задача разведки — подать сигнал тревоги, прежде чем небольшое осложнение обстановки достигнет критических размеров. Иногда выдвигают обвинение, что разведка, мол, не смогла своевременно предупредить о наступлении того или иного кризиса. Я должен на это ответить следующее: пресса и сторонние наблюдатели просто не знают, сколько раз разведка предупреждала об опасности, ибо разведывательная деятельность, по вполне понятным причинам, не афишируется.

Одно из основных направлений наших разведывательных усилий,

которому постоянно уделяется серьезное внимание и по которому очень часто, можно даже сказать, регулярно делаются обстоятельные оперативные сводки, — это развитие промышленности, производящей вооружение, особенно в СССР. Интерес представляют советские программы и новейшие достижения в ракетном деле, в области производства ядерных боеголовок, строительства атомных подводных лодок, новейших самолетов и всего того, что может привести к рывку в каком-либо виде вооружений, как случилось в области космоса. Это — одна из наиболее трудных задач, с которыми сталкивается аналитик разведывательной информации.

Речь здесь идет о возможностях Советского Союза по производству какого-либо вида оружия, роли, которая отводится этому виду военными, и его истинном месте в данном секторе военного производства. Всегда трудно предсказывать, какое место отводится конкретной системе оружия до тех пор, пока не завершатся разработка и испытания на эффективность, а заводы не получат приказа начать серийное производство. В начальной стадии создания новой системы мы можем оценить лишь производственные возможности и прикинуть, где и как будет использоваться это оружие. Как только станут известными фактические данные, появится возможность точно оценить программу производства оружия и само оружие.

В 1954 году были получены сведения, что Советский Союз начал производство межконтинентальных тяжелых бомбардировщиков дальнего радиуса действия, сравнимых с нашими «Б-52». Поначалу все — даже их демонстрация на параде в 1955 году, о чем я уже писал, свидетельствовало, что русские рассматривают это оружие как главный элемент своих наступательных сил и планируют организовать серийное производство тяжелых бомбардировщиков столь быстро, насколько позволят их экономика и уровень техники. Разведывательный совет по просьбе министерства обороны подготовил прогноз — как будет развертываться выпуск супербомбардировщиков в ближайшие годы. Документ основывался на имевшихся у нас данных о том, что представляла собой советская авиационная промышленность и какие типы самолетов она выпускала. Он включал в себя и предположение: число бомбардировщиков, которые могут быть построены дополнительно, исходя из имевшихся производственных мощностей и с учетом того, что потенциал отрасли наверняка будет увеличен. Далее высказывалось твердое мнение: если Советы захотят, они смогут ежегодно удерживать повышенный уровень производства тяжелых бомбардировщиков. К моменту окончания доклада бывшие в нашем распоряжении факты свидетельствовали: такое желание действительно имелось. Более того, Советы намеревались использовать все свои возможности для выполнения программы. Это вызвало у нас толки об «отставании» США от СССР в области строительства тяжелых бомбардировщиков.

Естественно, наша разведка продолжала пристально наблюдать за развитием событий в Советском Союзе. Производство самолетов не увеличивалось столь быстро, как мы предполагали. Стали накапливаться данные, что эксплуатационные качества бомбардировщика оказались низкими. Где-то в 1957 году советские лидеры приняли решение резко сократить производство таких самолетов. «Отставания в бомбардировщиках» не получилось.

Однако появились данные об успешном развитии русской программы строительства межконтинентальных ракет, что, естественно, вызвало нашу озабоченность. Таким образом, хотя прежняя оценка возможностей производства тяжелых бомбардировщиков в принципе не потеряла своей

актуальности, изменение советской политики в области вооружения потребовало нового прогноза — как будет развиваться ракетное производство в ближайшие годы.

Планы могут меняться и даже превращаться в свою противоположность, поэтому разведка никогда не должна удовлетворяться достигнутым. Кстати, такие изменения бывают и у нас. Недавно мы скорректировали свои планы в отношении ракеты «Скайболт», что заставило советскую разведку изрядно поломать голову.

Советская ракетная программа, как и программа строительства тяжелых бомбардировщиков, претерпела немало превратностей. Советы быстро (во всяком случае раньше нас) смекнули, что ракеты — это оружие будущего и что успехи в космосе оказывают колоссальное психологическое воздействие на человечество. Они увидели это даже до того, как стало ясно: можно значительно уменьшить вес и размеры ядерной боеголовки, что позволит доставлять ее к целям, удаленным на гораздо большее расстояние, чем прежде. В Москве вскоре также поняли, что даже ракеты ближнего и среднего радиуса действия, учитывая географическое положение СССР, смогут сыграть важную роль в установлении советского господства в Европе.

Истоки ракетной программы Москвы уходят к концу Второй мировой войны. Советы внимательно следили за успешным использованием немцами ракет «Фау-1» и «Фау-2». Когда Красная Армия оккупировала Восточную Германию, советские власти приняли меры к тому, чтобы, во-первых, захватить как можно больше ракет и запасных частей к ним, а во-вторых, заставить работать на себя немецких ракетчиков — ученых и технических специалистов. Часть из них насильно вывезли в Россию, а некоторые поехали туда добровольно, заключив контракты.

Однако было бы ошибкой отнести советские успехи в области ракетостроения только за счет немцев. Сами русские давно занимались этим делом и быстро достигли высокой компетенции. Они не посвящали немцев в свои секреты и не разрешали им бывать на полигонах. Их держали за чертежными досками, выкачивая знания. Поскольку советские власти предполагали, что немецкие специалисты, возвратившись в Германию, несомненно, привлекут к себе внимание западных спецслужб, они не подпускали пленников к своим актуальным разработкам, чтобы те не стали носителями секретов. И действительно, наши разведслужбы на смогли извлечь ничего существенного из контактов с немецкими ракетчиками, побывавшими в России.

В первые десять лет после окончания войны мы мало знали о советской ракетной программе.

Чертежные доски ничего не расскажут, а ракеты ближнего радиуса действия не производили большого впечатления: они нас не достанут. И лишь когда мы стали применять новые технические средства разведки, а с 1956 года получать фотоснимки с помощью самолетов «У-2», в руки заждавшихся аналитиков начала поступать достоверная информация. Нетерпение было понятным, поскольку на них давило министерство обороны, отвечавшее за свою ракетную программу и противоракетную оборону. Планирование этой области занимает годы, и Пентагон считал, что в данном случае его обращение за помощью к Разведывательному совету вполне оправдано: получение достоверной шпионской информации о развитии ракетостроения в Советском Союзе могло бы ускорить решение проблем, над которыми бились американские ракетчики.

Полагаю, что я имею полное право сказать: разведка была бы счастлива, если бы ее освободили от дачи прогнозов, составленных по методу «гадания на кофейной гуще». Но военные требуют даже таких оценок — без них они обойтись не могут, — заявляя офицерам разведки: «Если вы не желаете снабжать нас оценками на ближайшее будущее, мы подготовим их сами. Однако ваши аналитики сделают такие прогнозы лучше нас». Отрицать это утверждение разведывательная служба не могла, ибо в противном случае ей пришлось бы признать свою несостоятельность.