Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II

Галенин Борис Глебович

Так что на этом фоне почтенных вдов, сирот и ветеранов — так и хочется сказать, «невидимого фронта», вот только какого? — пенсия адмирала Рожественского выглядит прямым оскорблением.

Чтобы не употреблять слов круче.

Без излишней помпы

Похороны адмирала Рожественского в Александро-Невской Лавре Морское Ведомство произвело без излишней помпы, с минимумом обязательных церемоний. Были верные сослуживцы и друзья, были адмиралы Роберт Николаевич Вирен — героический командир «Баяна» и последний командующий порт-артурским отрядом броненосцев, и Карл

Петрович Иессен — неоцененный герой сражения у Урусана.

Некоторые из официальных лиц неприятно были поражены обилием простых матросов, жаждавших проститься со своим Адмиралом и не стесняясь рыдавших на похоронах. Официальный «Морской сборник» не счел нужным даже поместить некролог.

Откликнулась Россия на смерть своего флотоводца словами П.П. Семенова-Тян-Шанского: «Луч беспристрастной истории озарит многотрудный путь, самоотверженно пройденный честным флотоводцем, которому не суждено было совершить только одного — чуда»^{488}. 

Как при переходе Ганнибала через Альпы…

Поздно, но искренне, пишет Георгий Александровский, страна скорбела об уходе из жизни человека, с именем которого связаны, по словам, увы, не русского, а немецкого писателя Франка Тисса «…как при переходе Ганнибала через Альпы, отвага и безумство подвига, единственного в морских анналах»^{489}.

Вот опять Ганнибал…

Что же общего нашли в трагических судьбах величайшего полководца пунических войн и последнего великого адмирала Русского Императорского Флота военный писатель Германии 1930-х годов и Местоблюститель Престола Российской Империи?

Первая ассоциация очевидна и лежит на поверхности. Через Альпы водили свои войска и Суворов и Наполеон, но лишь Ганнибалу удалось провести через ледяные кручи «чудо-оружие» того времени — африканских боевых слонов. До сих пор не ясно как.

Но более глубинной аналогией является, пожалуй, та, что растленная карфагенская плутократия последних времен, потерявшая в своих внутренних интригах и разборках даже инстинкт самосохранения, вначале не дала последнему великому полководцу Карфагена одержать победу в Италии, а с его возвращением в Африку повесила на него всех собак, свалив на него все собственные маразмы и измены и предав суду.

Чудом Ганнибал сохранил жизнь, которую никогда не берег в боях.

Карфаген после этого просуществовал недолго. К нашим дням от него не дошло ничего, кроме названия одноименного города римской провинции Африка.

Четыре года — и сто лет — спустя

Через год после смерти Зиновия Петровича вышла последняя книга (сборник рассказов) летописца 2-й эскадры и ее Адмирала капитана уже 1-го ранга Владимира Семенова под названием «Страшное слово». Не знаю, застал ли ее при жизни автор. Вторым в этом сборнике идет рассказ «Четыре года спустя», который можно назвать мистическим некрологом Адмиралу. Ввиду полной неизвестности этого рассказа читающей публике приведем его с небольшими сокращениями.

«Японец

искони чувствует себя в море, как дома. Дореформенные “фунэ”, шитые лыком (в буквальном смысле этого слова), никогда не задумывались пуститься в дальнее плавание на срок, измеряемый неделями, даже месяцами, а про современные шхуны, построенные по образцу норвежских, и говорить нечего! Эти готовы хоть кругом света.

И вот все же есть одна такая ночь в году, когда самый отважный “сендо” (шкипер) не осмелится выйти на промысел в местность, лежащую между Цусимой и маленьким островком Коцусима… Да не одни промысловые суда — пароходы! И на тех капитаны не могут подавить в себе чувства страха перед неведомой опасностью, завидев в эту ночь огонь маяка на одинокой, затерянной в море скале… А там-то? На самом островке? В здании маяка? Думаете, легко на сердце?..

Эта ночь, та самая ночь, когда “заморские черти” празднуют память Воскресения своего Бога, обещавшего им, что придет день и час, когда все веровавшие в Него тоже воскреснут… Вернее всего, что сказка, но… как знать? Чего только нельзя достигнуть колдовством?.. А вдруг в самом деле?..

Люди почтенные… ну хотя бы Миягэ Сенсабуро, переживший всех своих сыновей, у которого седые волосы сделались желтыми, как сухая трава, но еще такой бодрый, что и посейчас водит в море свою старозаветную “фунэ”, он прямо говорит, что “видел”…

Придет эта ночь, и запенятся волны над местом гибели русской эскадры, и всплывут на поверхность моря обезображенные, без мачт, без труб, с истерзанными бортами громады броненосцев… Всплывут и держатся на воде каким-то чудом. Потом таинственный, перебегающий свет забрезжит сквозь пушечные порты, иллюминаторы и бесчисленные пробоины… Чем ближе к полночи, тем ярче…

А в самую полночь, когда лучезарная Аматерасу [446] всего дальше от своего народа, на каждом броненосце поверх обломков, загромождающих палубу, на гребне бесформенных груд железа, в которые под огнем детей Страны восходящего солнца превратились их мостики и надстройки, является странная тень в длинном черном одеянии и, высоко подняв над головою магический жезл, который они зовут крестом, произносит формулу великого заклятия:

446

Аматерасу — богиня солнца, от которой ведет свой род Микадо. — Прим. Вл. Семенова.

— Христос Воскрес!

И сама бездна, несметные голоса из бездны, даже обломки стали и меди ответствуют ему:

— Во истину Воскрес!

В тот час бессильна Аматерасу перед чарами жрецов западного Бога. Свершается великое чудо, и если милостивая Кванон [447] сохранит жизнь нечаянного его свидетеля, то уж никогда не забыть ему виденного!..

Все воскресает! Не люди только!

Воздвигаются сбитые трубы и мачты. Сращиваются плиты брони. Становятся на места развалившиеся, взорванные башни. Тянутся из амбразур и портов дула исковерканных пушек. В призрачном свете гордо веют над самыми клотиками вражеские флаги…

447

Кванон — богиня, покровительница плавающих и путешествующих. — Прим. Вл. Семенова.