Цузамэн
Шрифт:
– Лен, надо прекращать это сейчас. Видно, что ты еле терпишь. Потом будет поздно.
– Спасибо, Ниночка. Наверное, со стороны, и правда, лучше видно.
Предложение Александра было сделано до ужина: тогда в две тысячи втором он положил ей на тарелку колечко из белого золото 750 пробы, с голубым топазом посерединке.
– Ты рано соскочила, – заявил ей Рёйтер весной двенадцатого.
– Почему же рано? Десять лет прошло всё-таки.
– Теперь тебя некому будет защищать!
В
– Лен, может ты ещё передумаешь,– внимала ей свекровь. – Время лечит!
– Тамара Яковлевна! Время делает всё только хуже. Саша много для меня сделал, поэтому мне нужно было терпеть.
Но он был Первым, и он поставил Флаг!
Тогда в две тысячи первом, она влюбилась в него именно за свободный взгляд, альтернативную позицию и независимость от семьи. Было что-то удивительное в его ауре, его целенаправленности, в понимании пути и иностранных манерах вести себя. Она была им ослеплена. На фоне московских студентов, державшихся на плаву благодаря родительским счетам, пропискам и связям, Саша казался ей невероятным героем, прибывшим в российскую столицу из казахстанской и украинской заграницы без прописки, получив контракт директора по маркетингу в компании Адама Степановича.
Первое жильё в Москве он снял около трёх вокзалов. Планировка квартиры была странноватая, так как дверь в ванную с джакузи вела сразу из кухни. А Лена летала в далёкие командировки по всей России, где проходили аудиторские инвентаризации складов в двадцатиградусный мороз с удобствами на улице.
Почему-то работа была всегда не там, где жили, а отдыхали, вообще, в других местах. Но была борьба, и это объединяло.
Тогда Саша был её единственным маяком в океане тёмных вод. Она летела бабочкой на поток его света, обжигая свои крылышки, падала, поправлялась, но всегда долетала.
Он её ослепил, но оказалось,
Что его привлёк, лишь её автомобиль.
Однако со временем практика показала, что независимость Рёйтера от родительской семьи была скорее территориальной отстранённостью. Свекровь “отвоёвывала” обратно шаг за шагом жизненное пространство своего взрослого сына. Неразвязанный когда-то психологический узел затягивался всё сильнее, “благодаря” взаимным обвинениям обоих сторон.
– Это всё твоё воспитание! – обвинял свёкр свою жену касательно поведения их взрослого сына.
Мама колет его всю жизнь, как иголкой.
Плечи, руки до локтей.
Он стоит у раковины, весь в наколках.
Гордится,
Этот негативный спрут просто “убивал” психику Елены. Воюющие сплачивались в своей борьбе всё сильнее и сильнее и тянули друг-друга на дно… Они не желали освободиться от этих уз, не умели радоваться уединению. Их внутренняя семейная проблема была очень давней, но они отказывались признавать свою зависимость и как-то её решать.
Сашу, когда-то яркого человека, первопроходца и футболиста, деградирующего в осьминога, было искренне жаль. Помочь она ему больше не могла.
Краски сгущались везде, в том числе нянями.
– Сначала было светло. Потом становилось всё темнее и темнее, потому что ты рисовала!
– Так рисуйте сами! Москва слезам не верит. А кому-то так понравилась картина, что он купил весь дом!
– Почему же отель-мама16 не могла отпустить, освободить своего почти сорокалетнего сына или просто оставить его в покое? Думается, лишь потому, что он оставался последним источником улучшения её пенсионного благополучия…
Мы с Тамарой ходим парой!
Мы с Тамарой – санитары!
К лету двенадцатого на панель мобильного Рёйтер вынес три телефонных номера: “Мама”, “Амур” и “Мила Кунис”. Видимо, так ему было легче.
– Барак за меня вступился, – тихо сказала Елена.
– Барак за тебя вступился, потому что ты зарабатываешь ему деньги, – высказался Рёйтер.
“Саша был тысячу раз прав на этот счёт”, – согласилась Елена. – “Хотя деньги я не ему персонально зарабатываю, а Банку. И он отправил клиентский договор по другому адресу”.
– Что ты от меня хочешь? – спросил Рёйтер в ванной комнате.
– Я хочу, чтобы мы остались друзьями, – ответила Елена спокойно и ровно.
Плашмя его не устраивало.
– Я тебе ещё пригожусь, – сказал он жалобным тоном в прихожей, отправляясь на переговоры.
– Тамара, твой сын был прав двадцать лет назад – с таким образованием только время теряешь, – пыталась открыть глаза Свекрови Банкирша. – Чем Вы ему помогаете в сорок лет? Тем, что рубашки стираете и горшки убираете?
– Тебе это неудобно. На кухне остаются хозяйственные губки.
– Его нужно было оставить в полном одиночестве. На излечение!
– Живи теперь на улице!
На том и разъехались полюбовно.
Приехали гости и сели к малышке за стол,
Елене даже нет места,
И чай всем подаёт царская невеста….
А где-то в Средней Азии,
Прорвало отходы в канал,