Цвет алый
Шрифт:
Городами
Нева во льдах, набережные – в огнях.
холод, как в детстве, обжигает щеки.
за гранитом набережных останавливаешься у реки, защищаешься от шумового натиска машин и слышишь, как недозревшие льды не доживают до весны.
– билет Санкт-Петербург – Москва, пожалуйста…
– вам в один конец?
– да.
февраль, наконец-то. не морозно-оптимистическая подделка, а настоящий, депрессивный, серый-ветреный, с мокрым снегом и слякотью, люблю его нежно, как осужденный своего палача.
три дня пешеходить Васильевский остров в ветреную погоду рубежа весны – удовольствие редкое.
казалось бы, непоколебимая логика василеостровских линий иногда дает сбои.
старые дома – это большие расстояния, и, конечно… как же прекрасен этот остров на рубеже, в звенящем ожидании весны, в этом почтимарте! если бы у меня был фотоаппарат, встроенный в сетчатку, я бы показала вам это великолепие, но – придется сохранить эту красоту у себя, и, честно говоря, не очень я и жалею по этому поводу.
был чудесный больной октябрь, когда чувствуешь жизнь, как амеба – химический раздражитель, эти желтые листья, небо, солнце, в лучших традициях Левитана, только лучше: обожаемое мною динамичное урбо, когда, даже в условиях всепетербургского уныния и размеренности, сердце меж ребер подтанцовывет дикую джигу и дух захватывает, как от первой в жизни сигареты.
янтарные фонари и уютные огни, от всего исходит тепло, предчувствие чуда в предчувствии осени…
обожаю троллейбусы, конечно, еще и трамваи, за то, что они лишены спешки и скученности людей, гуманность в уважении к личному пространству. прелесть неспешности.
я села, как обычно, у окна, купила десятирублевый билет за золотую новенькую монету, билет оказался несчастливый, но на обратной стороне не было
идеальное время никогда не наступит, вы всегда
либо слишком молоды, либо слишком стары,
либо слишком заняты, либо слишком устали,
либо еще что-нибудь.
если вы постоянно беспокоитесь
о выборе идеального момента,
он никогда не наступит.
цени момент.
я верю в чудеса, я верю, что такие записки приходят многим, но только тот, кто обращает на них внимание, является подлинным адресатом.
запах – это очень важно.
это то, что останется в твоей памяти, даже когда краски сотрутся, а имена забудутся, впрочем, имена забываются первыми,
это то, как пахнет время.
ночами, нагло-белыми, невыносимыми, трогаю пальцами время, не в состоянии остановиться, тереблю его, как последнюю нить жизни, нет, не нить – струну, стальную, подобную тем, что так нерегулярно терзают подушечки моих пальцев и успокаивают душу, черный телефон на стене, двор-квадрат в окне, старая сырая парадная, синий «честер», капли по лицу, музыка, рвущаяся изнутри, холод-холод-холод… какой-то никчемный чужой непраздничный праздник, снова холод.
Одновременно
Сижу в кафе с Набоковым, пью свой кофе, пишу… жестом прошу счет.
подходит официант, улыбается, кивает на тетрадку:
– письмо дедушке пишете?
– ага, дедушке морозу…
– и как, сбывается?
– а то!
– а вы прочтите мне, чтобы я знал, как писать, чтоб точно сбывалось…
– главное – искренне, то, что думаете, пишите.
– а вы так много написали… много думаете, значит… наверное, эрудируете часто?
– о да! каждый день эрудирую, пока никого нет дома.
– вы близко общаетесь сейчас с ней?
– ну, на прошлой неделе я выпила весь ее бар и потребовала денег на такси… видимо, близко.
главное, чтобы не было так:
– кто отец твоего ребенка?
– Джек…
– ???
– Джек Дэниэлс.
…и мы почти одновременно перешли на виски, на ты и в его комнату.
кажется, у меня ослабевает воля к жизни, это я поняла по исчезнувшему желанию курить…
«я в щщи. сегодня весь день пью и читаю один и тот же роман!»
это мой приятель, прожигатель жизни и ловелас, добрался до Буковски…
хочу напиться, до потери самосознания, стыда и, возможно, макияжа.
есть люди, которых за их наглую довольную морду и острый язык хочется избить, но вдруг ты понимаешь, что последнее слово в предложении лишнее.
любопытная вещь из детского сознания.