Цвет боли: белый
Шрифт:
— Ты готова вернуться сюда?
— Да, нам здесь было так хорошо…
— Живите в моей квартире.
Вот уже чего мне точно не хотелось, так это вселяться в квартирку, битком забитую старыми вещами, которые и с места тронуть, небось, нельзя. Но фру Сканссон изумила меня окончательно:
— Только я все свои вещи заберу с собой! Все! Первые пару месяцев можете не платить за жилье, купите себе на эти деньги что‑то из мебели. А потом… — она явно прикидывала, сколько же с нас «содрать», наконец, озвучила, — три тысячи крон в месяц!
Мы с Бритт переглянулись… Вернуться сюда? Да
— С одним условием, фру Сканссон.
Дама поджала губы:
— Слушаю.
Нет, она неисправима, но сейчас я обожала даже поджатые губы фру Сканссон.
— Шесть тысяч в месяц и ни кроной меньше.
Несколько мгновений дама пыталась сообразить, в чем подвох, потом осторожно протянула:
— Я сказала три тысячи…
— С каждой.
— Нет, это много за такую квартирку…
— Фру Сканссон, мы лучше знаем, сколько стоит аренда жилья в Стокгольме. Вы хотите, чтобы мы переехали?
— Да, конечно.
— Тогда шесть тысяч. И ни кроной меньше. Когда вы сами намерены уехать?
— Чем скорей, тем лучше. Меня уже ждут там, но мне надо собраться…
— Вам помочь? — мы произнесли это в три голоса и расхохотались.
Фру Сканссон все же хлюпнула носом.
— Да, — кружевной платочек промокнул выкатившуюся слезинку.
— Договорились, давайте собирать ваши вещи.
Вернуться в СоФо — это счастье. Оставалась одна проблема: как сказать Лукасу и Дорис.
— А Ларсу? — осторожно поинтересовалась Бритт.
— Ларсу никак. Он живет своей жизнью, почему мне нельзя?
— Линн…
Я предостерегающе подняла руку:
— Эта тема закрыта. Я была счастлива, этого достаточно.
— Ты сама в это не веришь. В смысле, что достаточно.
— И ни во что другое тоже.
На том разговор и закончился. Нам предстоял переезд в новую жизнь или возвращение в прежнюю? Я была не против обоих вариантов, устала от неопределенности, хотя впереди ничего определенного тоже не было.
Ларс в Лондоне неважно с кем, даже если со своей бабушкой, моя бабушка со своим дорогим Свеном уехала в Гетеборг, мама, как всегда, занята только собой и своей нестареющей внешностью, папа делает очередную серию снимков далекой России для очередной потрясающей выставки, у меня есть только Бритт, но сейчас этого достаточно. А может, вообще достаточно? Нет, мы не лесби, но ведь жили же безо всяких Ларсов и Томов? Ну их, этих мужчин, они представления не имеют, что такое верность, Ларс умчался по первому звонку в Лондон, а Том уехал в Израиль и даже не звонит Бритт. Думаю, он устал от неугомонной подруги, но если так, то не честней ли сказать правду и разбежаться?
Как и Ларсу, которого ничто и никто не обязывает быть рядом со мной. Я его в квартиру не приглашала, вытаскивать меня из подвала не просила и заботиться обо мне тоже.
Переезжаем. Нет, не так, а вот как: мы возвращаемся в обожаемый СоФо!
Почти программный манифест и… счастье… Я вдруг поняла, чего мне не хватало, чтобы забыть кошмар снафф‑видео, мне не хватало СоФо!
Мы допоздна просидели за компьютером, заказывая для себя новую мебель в квартиру фру Скансен, основательно опустошили кредитки, зато купили
До доставки диванов в наше скромное жилье предстояло спать на надувных матрасах, но по мне лучше так, чем ловить укоризненные взгляды Лукаса, понимая, что он укоряет вовсе не из‑за бегства из квартиры, а из‑за бегства от Ларса. И Бритт так легче, потому что, бодро заявив по поводу отсутствия не только самого Тома, но и звонков от него из Израиля, мол, все мужики козлы и некак иначе, она может гордо делать вид, что в Томе не нуждается.
В общем, возвращение в наш любимый СоФо подходило по всем пунктам, включая соседство с Магнусом, страдавшим из‑за разрыва со своей Софи. Софи болтушка, это она проговорилась Ларсу о моей беременности, я сама ни за что не рассказала бы. Это была моя тайна, гордая тайна, которую следовало хранить от Ларса, чтобы потом когда‑нибудь, встретившись с ним случайно, кивнуть на белокурую принцессу, мою дочь:
— Да, она похожа на тебя, Ларс.
Это была бы месть ему, променявшему меня на Лондон.
Мести не получилось, белокурой принцессы с серыми папиными глазами не будет…
Нет, об этом лучше не думать! Вот почему я так старательно занимаю свои руки и голову самыми разными делами, загружаю работой физической и умственной, потому что снова и снова переживать из‑за спешного отъезда Ларса в Лондон невыносимо. Ладно, улетел и улетел, справлюсь, я сильная, и не с таким справилась…
А сердце ныло и ныло и до боли хотелось снова почувствовать прикосновение его рук, властную настойчивость его губ…
Телефон молчит, и я демонстративно не достаю его из сумки, чтобы не заглядывать с надеждой в пропущенные вызовы. Не звонит и не надо. Обиделся? Я тоже!
Я права, что переезжаю, так будет легче забыть стальные глаза и справиться с собственными желаниями, которые бурлят внутри вопреки всем попыткам «думать прилично», как называет отсутствие сексуальных фантазий Бритт. И кто сказал, что приличия заключаются именно в этом?
Мысль о том, что Ларсу не составит труда купить весь дом, в котором находится квартира фру Сканссон, старательно гнала от себя. Зачем ему покупать? Нет, он просто обязан обидеться на наш переезд и…
И мысль о том, что означает это самое «и», я тоже гнала, потому что означало оно настоящий разрыв и невозможность встретиться с любимыми глазами. Вообще, в переезде помимо радости от возвращения в любимый райончик была изрядная доля мазохизма, причем у нас обеих. Том не звонил Бритт, я это видела, но вопросов не задавала. Все мужчины такие: сначала они добиваются тебя, а потом вот так находят другую. И это называется железной мужской логикой: без конца ворчать, что все женщины одинаковы, и то и дело их менять. У нас с Бритт похожее желание: сбежать от всех, спрятаться, вернувшись в прежнюю жизнь. Бритт даже из своего колледжа ушла, я тоже подумывала, не вернуться ли на свой прежний факультет к журналистике?