Цвет мести
Шрифт:
– Тебя это не касается! – рявкнул Орфей, когда Сланец спросил о них. – Спрячьте их там, где эти люди спят. Чтобы деревяшки пробыли вблизи них по крайней мере несколько часов. Через три дня снова их соберите. Но не раньше.
В списке, который Орфей им выдал вместе с деревяшками, значились одиннадцать имен. Они разделили их между собой, но Ринальди, конечно, взял только три из одиннадцати, с тем обоснованием, что Черный Принц и молодой Огненный Чертенок представляли собой более опасную задачу, чем Книгоедка или Чернильный Шелкопряд. Смешно. Разве не пришлось Сланцу подкладывать деревяшки и Перепелу, и его дочери? И Сажеруку! Но Ринальди лишь мерзко улыбался, подсовывая ему
– Давай-давай, Железяка, ты гораздо меньше бросаешься в глаза, чем я!
Железяка. Обломок. Блестянка… У Бальдассара Ринальди было много прозвищ для Сланца, и ни одно из них стеклянному человечку не нравилось. Но и у Сланца тоже было заготовлено несколько нелестных кличек для Ринальди: Жабоквак, Жироглот, Уходав… Каждый день он придумывал новую, но, конечно, не решался произнести вслух. До чего злющий был этот Ринальди! Будь проклят тот день, когда Орфей приблизил его к себе! К счастью, хозяин предупредил Ринальди, что его стеклянный человечек должен оставаться цел и невредим, иначе кого-то, пожалуй, продадут хозяевам бойцовых собак на корм.
Они остановились на самом захудалом постоялом дворе Омбры. Каморки тут провоняли плесенью и мышами, а через выбитые окна проникала едкая вонь от чанов расположенной неподалеку дубильни. Бoльшую часть денег, которые им выдавал Орфей, Ринальди предпочитал пропивать в городских тавернах. Он где-то украл для них медвежью шкуру, на которой и храпел, когда Сланец вернулся с последней деревяшкой.
Ринальди был рослый, крепкий мужик, обрюзгшее лицо которого еще хранило следы былой привлекательности. Пряди волос, свисавшие у него с затылка, были слишком черны (он красил их соком бузины с вином), зато губы часто были красными от дешевого вина, которым он оглушал себя весьма охотно. Бальдассар Ринальди похвалялся тем, что с пяти лет был уже отменным вором, а с одиннадцати – весьма успешным убийцей. Он уверял, что больше сотни мужчин и женщин спровадил на тот свет (место, по мнению Бальдассара, подобное огромному трактиру, поэтому он своим жертвам, можно сказать, оказал большую любезность), и часами мог распространяться о том, какое трудное это ремесло – убийство. Кроме того, он любил драться и распевать крайне сентиментальные куплеты под аккомпанемент до того неблагозвучной игры на лютне, что стеклянный человечек тайком затыкал себе уши клочками шерсти.
Сланец посмотрел на деревяшку, за которую чуть не поплатился, и повернул ее так, чтобы не видеть лица. Даже по его стеклянной коже пробегал мороз от одного ее вида. Ринальди хранил мешочек с остальными в футляре от лютни, но когда вчера Сланец хотел их пересчитать, Ринальди его отогнал:
– Что? Не суйся сюда, Обломок, – прикрикнул он.
А вдруг там не хватает пары деревяшек? Свои-то Сланец точно пристроил и потом вернул назад, а насчет Ринальди такой уверенности у стеклянного человечка не было. А ведь Орфей обрушит свой гнев на них обоих, если его указания не будут исполнены! Сланец покосился на футляр от лютни, который стоял рядом с Ринальди. Если он проснется и застукает его, можно будет отговориться необходимостью положить туда последнюю фигурку.
Да, так он и сделает. Вот только Сланец за весь день не съел ничего существенного, потому был слаб, а все деньги, которые выдал им Орфей, Ринальди держал при себе, в мешочке на поясе… Орфею бы не понравилось, что Ринальди тратит их в основном на свои увлечения, а его преданный стеклянный человечек вынужден довольствоваться хлебом, черствым сыром и кислым вином. Определенно, он бы этого не одобрил.
Медвежья шкура, на которой храпел Ринальди, позволила бесшумно к нему подкрасться,
Сланец сунул свою крохотную ручку в кошель, вытянул две монеты и – медленно, очень медленно – погрузил их в свой заплечный мешок. Ринальди сонно похрюкал, но глаза его так и остались закрытыми. Сланец скользнул к футляру от лютни. Футляр Ринальди всегда держал рядом. Иногда даже обнимал его, будто деревянную возлюбленную.
Крышка была тяжелая, но стеклянный человечек приложил усилие и уже почти забрался внутрь, как вдруг его схватили огрубевшие пальцы.
– И что ты себе думаешь, Блескучий, как это называется? – прорычал Ринальди, поднося стеклянного человечка к налитым кровью глазам. Голос его звучал тягуче, как кипящее, прогорклое масло. – Я все-таки продам тебя, пожалуй, разъезжим торговцам. Они таких, как ты, на рынках выпускают на бои со скорпионами. Им постоянно требуется пополнение, потому что от вашего брата редко остается что-то, кроме пары осколков.
О да. У Бальдассара Ринальди было мрачное сердце.
– Отпусти меня! Я хотел только спрятать мою последнюю деревяшку!
Ринальди вытащил ее из заплечного мешка Сланца и стал разглядывать крошечное лицо.
– Ах, ты гляди-ка, – прохрюкал он. – Дочка Перепела. В лучшем виде.
Он сунул деревяшку ко всем остальным и захлопнул футляр так резко, что стеклянные конечности Сланца звякнули.
– И что? – спросил Сланец, когда Ринальди наконец поставил его на пол. Стеклянный человечек в два быстрых прыжка умудрился занять безопасную позицию. – Я свою часть списка отработал. А как насчет тебя? Когда бы я ни вернулся с задания, ты лежишь тут на шкуре и храпишь.
– У меня все схвачено, все под контролем, не ломай над этим свою стеклянную голову, – ответил Ринальди, натягивая сапоги поверх дырявых носков. – Но сегодня мне надо сделать кое-что другое. Черный Принц дает аудиенцию всем, кто хотел бы примкнуть к комедиантам, и я исполню там мои песни.
– Твои песни? А как быть с деревяшкой Принца?
– Не волнуйся. Все давно сделано. Сегодня я нанесу королю комедиантов визит по личному делу! – Ринальди достал из кармана серебряное зеркальце, которое всегда носил при себе. – Бальдассар, – пробормотал он, плюя себе на ладонь и приглаживая свои крашеные волосы. – Ты все еще чертовски хорош!
Полированное серебро выдало ему щадяще мутное отражение, а хмельной разум дополнил его, иначе ничем нельзя было объяснить самодовольства Ринальди. Сланец не уставал удивляться, как много тщеславия скрывается за разрушенным фасадом этого человека. У него водилась даже расческа (из слоновой кости) и – кто бы мог представить – зубная щетка.
– О нет, нет! – сказал Ринальди, когда Сланец собрался уютно угнездиться на медвежьей шкуре. – Ты пойдешь со мной, Блескучий. Наверняка все сложится удачно, если иметь при себе собственного стеклянного человечка.
Ну прекрасно. А ведь Сланец смертельно устал после всех злоключений!
– Боюсь, это не очень хорошая идея, – вздохнул он с наигранным сожалением. – Черный Принц недоброжелательно ко мне настроен. Он даже слушать твои песни не станет, если увидит меня, и что тогда? Ты хочешь пожертвовать своей будущей славой из-за старой вражды Принца с Орфеем?
Обычно Ринальди был недоверчив, но как только речь заходила о его сочинительстве, он был готов поверить во что угодно.
– Это было бы досадно, – пробормотал он. – Ну, хорошо, ты останешься здесь, Обломок. Но смотри, не валяйся тут без дела. Мне нужны новые струны для моей лютни!