Цвет мести

Функе Корнелия

Ну вот. Мало ему терзать чужой слух своими стишками. Любая кошка, стоит только наступить ей на хвост, издаст более мелодичные звуки, чем Ринальди извлекает из своей лютни.

– Для этого мне нужны деньги. – Сланец требовательно протянул руку.

– Деньги? Чепуха! Я никогда не плачу за струны. Укради их! – Ринальди подхватил футляр. – Сегодня вечером мы передадим деревяшки Великому Бальбулусу. Не надейся понапрасну. Мы встретимся с ним за пределами крепости. Его мастерскую ты не увидишь.

Он подмигнул Сланцу с насмешливой улыбкой.

Вот подлец! И дернуло же стеклянного человечка рассказать Ринальди, что ему обидно только затачивать перья и писать

аккуратные буквы. Все они, работники в канцелярии или библиотек, мечтают сделаться когда-нибудь именитыми иллюстраторами. Пока что это никому не удалось, но если бы только Сланец мог взглянуть на мастерскую Бальбулуса! Он бы многое сумел там подсмотреть!

Бальдассар захлопнул за собой дверь. Вот досада! Сланцу опять придется выбираться через прореху в овечьем пузыре, заменяющем стекло на окошке.

Укради их. Переулок, в котором занимались своим ремеслом инструментальщики Омбры, лежал южнее квартала дубильщиков кож. Там работали и портнихи, которые шили наряды для благополучных жителей Омбры с помощью бесчисленных стеклянных женщин-белошвеек. Временами какая-нибудь из них соглашалась на маленькое любовное приключение. Сланец вздохнул. Он тосковал по дому. По своему выдвижному ящику, устланному мягкой обивкой, и по своей жизни без Бальдассара Ринальди. Злоба Орфея была намного увлекательнее.

Слишком много тайн

Пальцы чешутся. К чему бы?

К посещенью душегуба.

Уильям Шекспир. Макбет (Пер. Б. Пастернака)

Сажерук с Фаридом до глубокой ночи и весь следующий день искали стеклянного человечка, которого застукали под кроватью Мегги. Даже Черный Принц и Мортимер в какой-то момент сдались, но не Сажерук, тот слишком хорошо помнил ненависть на лице Орфея, когда они столкнулись в последний раз. Его огонь лишил врага всего: силы, влияния, богатства. А еще Сажерук отверг дружбу Орфея и выказал ему свое презрение, вступив в союз с его противником. Нет, появление стеклянного человечка и деревяшек не предвещало ничего хорошего. Орфей был жив и жаждал мести, теперь у Сажерука не оставалось в этом сомнений. Знать бы еще, что задумал этот негодяй!

Я думал написать для тебя роль получше, но ты и слышать не хотел об этом! Много воды утекло с тех пор, как Орфей бросил ему этот упрек, но Сажерук не забыл звучавшую в его голосе обиду. И почему им всем так хотелось написать его жизнь? Сперва Фенолио, потом Орфею. Играй ту роль, Огненный Танцор, какую мы тебе укажем. Сажерук не хотел себе никакой роли. Он всегда жил одним днем, без цели, позволяя минутам сменять друг друга, а годам – лететь. Может, потому они и сочинили его историю – что он был как чистый лист, без собственных планов, всегда лишь играючи управлявшийся с тем, что подбрасывала ему жизнь. И что, Сажерук? Разве это плохо?

Фарид исчез, как только Сажерук сказал ему, что приостанавливает поиск стеклянного человечка. Орфей ранил и Фарида, но тот был незлопамятен и легко отходчив. Даже когда Сажерук напомнил ему о подземелье, в котором негодяй едва не приказал его убить, Фарид

только посмеялся:

– Ну и что? Мы же тогда обвели Двоеглазого вокруг пальца. И снова сделаем это, если он планирует какую-то подлость!

Сделаем ли?

Роксана не скрывала гнева, когда он снова явился домой лишь под вечер. В сборе урожая оливок у нее было только два помощника – он и Йехан. Йехан поцеловал мать на прощанье и вернулся в свою мастерскую, не удостоив Сажерука даже взглядом.

Сам виноват, Сажерук! Гнев Роксаны и Йехана, их непонимающие взгляды, когда он пытался им напомнить, насколько опасен Орфей… Вот к чему привело его молчание. Даже взгляд Нияма с недоумением вопрошал, стоит ли так тревожиться из-за стеклянного человечка. Но Сажерук все эти годы просто не знал, как объяснить им правду! И теперь вся его затянувшаяся ложь стояла между ним и теми, кого он любил.

Я был в другом мире. Орфей тоже оттуда родом. Его голос вернул меня сюда. Человек, которого вы называете Чернильным Шелкопрядом, написал книгу, которая рассказывает обо всех нас. Орфей так ее любит, что предпочитает ее своему собственному миру и вчитал себя в нее.

И как бы это прозвучало? Как будто Огненный Танцор лишился разума. Хорошо, он мог попросить Мортимера, Мегги или Элинор подтвердить его историю, может, даже Фенолио, хотя ему-то доверия по-прежнему не было. Но никто из них не видел, как на пустой проселочной дороге Орфей с заплаканными глазами признался, что он, Сажерук, был героем его безутешного детства.

И что только мог замыслить Орфей?

На следующее утро Сажерук с Роксаной принесли к прессу оливки, которые она собрала вместе с Йеханом. Поговори с ней, Сажерук! Расскажи ей, наконец, все! – подталкивал он сам себя, пока золотое масло сочилось из пресса в бутылки. – Объясни ей тот страх, который она видит в твоих глазах.

Но он молчал. Как молчал все эти годы. Он так и остался трусом. Этого не изменила даже смерть. Белые Женщины избавили его лишь от страха перед миром, но не перед собственной слабостью.

Встреча в ночи

Если бы можно было выразить это словами, незачем было бы писать это красками.

Эдвард Хоппер

Та часть Омбры, которую Великий Бальбулус предложил в качестве места встречи, должно быть, напоминала ему о детстве. Сланец узнал кое-какие поразительные вещи о его прошлом от стеклянного человечка, который когда-то работал со знаменитым миниатюристом Виоланты. Бальбулус Чипресский вовсе не был сыном видного художника по алебастру, как утверждал, а приходился бастардом одного князя.

Бальбулус уже поджидал их с беспокойным видом человека, который знает, что делает что-то нехорошее, но не имеет силы воли отказаться. От старых ям красильщиков, что находились сразу за стеной, исходила вонь, ходили слухи, что в них живет огромная саламандра, которая воняет мочой, в которой красильщики раньше вымачивали полотно. Здесь жили беднейшие из бедных, и Ринальди настороженно оглядывался, вразвалочку подходя к Бальбулусу.

– Опять ты пьяный! – прошипел Сланец ему на ухо. – Смотри не оброни меня в эту вонючую жижу.